Властелин Колец: Две Крепости (Две башни) (др. перевод)
Шрифт:
Еще медленней прежнего поднялся с трона Теоден. В чертоге стало светлее. Девушка поддерживала дряхлого конунга; старец неверными шагами сошел по ступеням помоста и, волоча ноги, поплелся через огромную палату. Гнилоуст остался лежать, где лежал. Наконец они подошли к дверям, и Гэндальф гулко ударил в них посохом.
— Отворите! — крикнул он. — Отворите повелителю Мустангрима!
Двери распахнулись, и свежий воздух с шумом хлынул в чертог. Горный ветер засвистал в ушах.
— Отошли телохранителей к подножию лестницы, — сказал Гэндальф. — И ты оставь его, дева, на мое попечение.
— Иди, Эовин,
Девушка отправилась назад, но в дверях обернулась. Суров и задумчив был ее взор; на конунга она глянула с безнадежной грустью. Лицо ее сияло красотой; золотистая коса спускалась до пояса; стройнее березки была она, в белом платье с серебряной опояской; нежнее лилии и тверже стального клинка — кровь конунгов текла в ее жилах.
Так Арагорну впервые предстала при свете дня Эовин, ристанийская принцесса, во всей ее холодной, еще не женственной прелести, ясная и строгая, как вешнее утро в морозной дымке. А она поглядела на высокого странника в серых отрепьях и увидела властителя и воина, величавого и доблестного, умудренного долголетними многотрудными испытаниями. На миг она застыла, не сводя с него глаз, потом повернулась и исчезла.
— Государь, — сказал Гэндальф, — взгляни на свою страну! Вздохни полной грудью!
С крыльца на вершине высокой террасы, далеко за бурливой рекой виднелась зеленая степная ширь в туманном окоеме. Ее застилали косые дождевые полотна. Грозовые тучи еще клубились над головой и омрачали западный край небосвода: там, среди невидимых вершин, вспыхивали дальние молнии. Но все упорнее задувал северный ветер, и гроза, налетевшая с востока, отступала на юг, к морю. Внезапно тучи вспорол яркий солнечный луч, и засеребрились ливни, а река словно остекленела.
— Не так уж темно на белом свете, — молвил Теоден.
— Темно, да не совсем, — подтвердил Гэндальф. — И годы твои не так уж гнетут тебя, как тебе нашептали. Отбрось клюку!
Черный жезл конунга со стуком откатился. А конунг выпрямился устало и медлительно, точно разгибаясь из-под ярма. И стоял, стройный и высокий, а глаза его просияли небесной голубизной.
— Смутные, черные сны одолевали меня, — сказал он, — но я, кажется, пробудился. Да, Гэндальф, пожалуй, надо было тебе явиться пораньше. Боюсь, ты запоздал и подоспел лишь затем, чтоб увидеть крушение Мустангрима, мои последние дни в высоком чертоге, который построил некогда Брего, сын Эорла. Пепелище останется на месте древней столицы. И все же как быть, по-твоему?
— Сперва, — отвечал Гэндальф, — вели послать за Эомером. Ты ведь заточил его в темницу по совету Гримы, которого все, кроме тебя, называют Гнилоустом?
— Да, это так, — подтвердил Теоден. — Он ослушался меня и вдобавок угрожал Гриме смертью у подножия моего трона.
— Твой верноподданный вправе ненавидеть Гнилоуста и презирать его советы, — возразил Гэндальф.
— Может быть, может быть. Пусть свершится по просьбе твоей. Кликни Гайму. Телохранитель он ненадежный, посмотрим, каков на посылках. Обе провинности рассудим заодно, — сказал Теоден, и голос его был суров, но он встретил взгляд Гэндальфа улыбкой, и многие морщины на челе его изгладились бесследно.
Гайму призвали и отправили с поручением в темницу, а Гэндальф указал Теодену
— Нет времени на долгие рассказы, — сказал Гэндальф. — А между тем многое не мешало бы тебе знать. Впрочем, должно быть, вскоре выпадет нам с тобой случай потолковать как следует. А пока открою тебе, что бедствия подлинные не в пример грознее тех, которыми пугал тебя Гнилоуст. Однако же явь — не морок, а ты теперь ожил въяве. Не только Гондор и Мустангрим противостоят Всеобщему Врагу. Полчища его несметны, но нас осеняет надежда, неведомая ему.
Быстрой стала речь Гэндальфа, тихий его голос был слышен одному конунгу, и глаза Теодена разгорались все ярче. Наконец он встал со скамьи и выпрямился во весь рост. Гэндальф стоял рядом, и оба глядели на восток с горной высоты.
— Поистине так, — произнес Гэндальф громко, звонко и раздельно. — Спасение наше там, откуда грозит нам гибель. Судьба наша висит на волоске. Однако надежда есть, лишь бы удалось до поры до времени выстоять.
Трое спутников Гэндальфа тоже обратили взоры к востоку. Неоглядная даль тонула во мгле, но они уносились мыслью за горные преграды, в край, окованный холодным мраком. Где-то там Хранитель Кольца? Тонок же тот волосок, на котором повисла общая судьба! Зоркому Леголасу почудилась точно бы светлая вспышка: должно быть, солнце блеснуло на шпиле гондорской Сторожевой Башни и в запредельном сумраке зажегся ответный, крохотный и зловещий багровый огонек.
Теоден опустился на скамью: старческая немощь снова обессилила его вопреки воле Гэндальфа. Он обернулся и поглядел на свой дворец.
— Увы! — сказал он. — Увы мне, под старость мою нагрянули скорбные дни, а я-то надеялся окончить жизнь в мире, заслуженном и благодатном. Доблестный Боромир убит! Увы, молодые гибнут смертью храбрых, а мы, старики, догниваем, кое-как доживаем свой век.
— Длань твоя вспомнит былую мощь, если возьмется за рукоять меча, — сказал Гэндальф.
Теоден встал, рука его попусту обшаривала бедро: не было меча у него на поясе.
— Куда его спрятал Грима? — пробормотал он.
— Возьми, государь! — раздался чей-то звонкий голос. — Лишь в твою честь обнажался этот клинок, ты — его хозяин.
Два воина приблизились незаметно и остановились за несколько ступеней. Один из них был Эомер, без шлема и панциря; он держал за острие обнаженный меч и протягивал его конунгу.
— Это что еще такое? — сурово спросил Теоден. Он повернулся к Эомеру, статный и величавый. Куда подевался скрюченный гном на троне, немощный старец с клюкой?
— Моя вина, государь, — с трепетом признался Гайма. — По моему разумению, ты простил и освободил Эомера, и я так возрадовался, что не взыщи за ошибку. Освобожденный Сенешаль Мустангрима потребовал меч, и я ему не отказал.
— Лишь затем, чтобы положить его к твоим ногам, государь, — сказал Эомер.
Теоден молча глядел на преклонившего колени Эомера. Все стояли неподвижно.
— Меч-то, может, возьмешь? — посоветовал Гэндальф.
Теоден потянулся за мечом, взялся за рукоять — и рука его на глазах обрела богатырскую силу и сноровку. Меч со свистом описал в воздухе сверкающий круг. Конунг издал клич на родном языке, призыв к оружию, гордый и зычный: