Властелин Колец: Две Крепости (Две башни) (др. перевод)
Шрифт:
Такой страшной боли Шелоб не знавала за все века своего безмятежного злодейства. Ни могучим воинам древнего Гондора, ни остервенелым, затравленным огромным оркам не удавалось даже задеть ее возлюбленную ею самой плоть. Дрожь сотрясла ее. Снова вскинувши брюхо, спасаясь от боли, она далеко отпрыгнула на задергавшихся членистых ногах.
Сэм упал на колени у головы Фродо в полуобмороке от вонищи, по-прежнему сжимая меч в обеих руках. Сквозь туман перед глазами он смутно различал лицо Фродо и силился овладеть собой, не поддаваться дурноте. Медленно поднял он голову и увидел ее за несколько шагов. Многоглазый пучок страшно
А Сэм стоял на четвереньках, видел свою смерть в ее взгляде — и вдруг словно услышал голос издалека и нашарил левой рукой на груди холодный, твердый и надежный в этом призрачно-зыбком мире подарок Галадриэли.
— Галадриэль! — тихо проговорил он, и зазвенели дальние голоса эльфов под звездным пологом в лесу любимой Хоббитании, зазвучали их слышанные сквозь сон песни и нежная музыка в Каминном зале дворца Элронда.
Гилтониэль А Элберет!И ожил голос в его пересохшей гортани, и он воскликнул на незнакомом ему языке:
А Элберет Гилтониэль о менель палан-дириэль, ле наллон си дингурутос! Атиро нин, Фануилос!И поднялся на ноги хоббит Сэммиум, сын Хэмбриджа.
— Иди-ка сюда, мразь! — крикнул он. — Ты ранила моего хозяина, гадина, и тебе несдобровать. Мы пойдем дальше, но сперва разделаемся с тобой! Иди-ка сюда, а то тебе еще мало!
И, словно зажженный его неукротимым духом, светильник в его руке запламенел как светоч, засиял как светило, пронизывая мутную тьму ослепительно ясными лучами. Невиданный огонь с поднебесья опалил Шелоб как молния; лучи жгли раненый глаз нестерпимой болью; другой, показалось ей, ослеп. Она шлепнулась на спину, беспомощно суча длинными коленчатыми ногами, заслоняясь от жгучего, терзающего света, потом отвернула изувеченную голову, перекатилась и поползла на брюхе, подтягивая ноги, цепляясь клешнями за камни, к черной дыре, к спасительному логову.
Сэм наступал; он шатался как пьяный, но шел на нее. Она заторопилась прочь, мерзко, трусливо дрожа и колыхаясь, обгаживая камни желто-зеленой слизью, и втиснулась в проход, а Сэм успел еще рубануть по ее ногам, вползавшим за нею. И упал без памяти.
Шелоб удалилась; а что было с нею дальше, долго ли безвылазно пролежала она в своей берлоге, зализывая и залечивая раны спасительной темнотой, отращивая пучковатые глаза, когда озлобленный, смертоносный голод выгнал ее из Логова и где она снова раскинула свои тенета в Изгарных горах — об этом наша хроника умалчивает.
Сэм остался один. В густеющих черных сумерках проклятой страны он очнулся и устало пополз назад, к хозяину.
— Хозяин, дорогой хозяин, — проговорил он, но Фродо не отзывался. Когда он летел со всех ног без оглядки, радуясь освобождению, Шелоб огромным прыжком подскочила сзади и вонзила жало ему в шею. Теперь он лежал бледный, бесчувственный, неподвижный.
— Хозяин, дорогой хозяин! — снова позвал Сэм
Он быстро, ловко и бережно разрезал путы и приложил ухо к груди, потом ко рту Фродо, но сердце его не билось, губы отвердели. Он растирал ему охладелые руки и ноги, трогал ледяной лоб.
— Фродо, господин Фродо, сударь! — звал он. — Не оставляйте меня одного! Это ваш Сэм, откликнитесь! Не надо, не уходите без меня! Проснитесь, сударь! Господин Фродо, милый, дорогой, проснитесь! Проснитесь, пожалуйста!
Потом его охватил гнев, и он бегал вокруг тела хозяина, пронзая воздух, рубя камни, выкрикивая проклятья. Потом склонился над Фродо и долго смотрел на его бледный лик на черных камнях. И вдруг он вспомнил, что ему привиделось в Зеркале Галадриэли: мертвенно-бледный Фродо крепко спит у черной скалы. Это он тогда подумал, что крепко спит, а на самом деле…
— Он умер! — сказал Сэм. — Он не спит, он умер!
И от этих его слов точно яд разошелся в холодеющей крови, и лицо Фродо стало исчерна-зеленоватым.
И черное отчаяние овладело Сэмом, он склонился к земле и укрыл голову капюшоном, сердце его оцепенело от горя, и он лишился чувств.
Схлынула темнота, и Сэм очнулся в тумане, но протянулись минуты или часы — этого он не знал. Он лежал на том же месте, и так же лежал возле него мертвый хозяин. Горы не обрушились, камни не искрошились.
— Что мне делать, делать-то чего? — проговорил он. — Неужто же мы с ним зря всю дорогу… — И ему припомнились собственные слова, сказанные еще в начале пути, не очень тогда понятные ему самому: «Я ведь обязательно вам пригожусь — и не здесь, не в Хоббитании… если вы понимаете, про что я толкую». — А что я могу сделать? Оставить его мертвое тело на камнях и бежать домой? Или идти дальше? Дальше? — повторил он, вдруг задумавшись и испугавшись. — Как это — дальше? Мне, значит, идти дальше, а его что же, бросить?
И он заплакал и подошел к Фродо, прибрал его тело, и скрестил его холодные руки на груди, и обернул его плащом, и положил с одной стороны свой меч, а с другой — Фарамиров посох.
— Если мне надо идти дальше, — сказал он, — то придется, сударь, уж извините, взять ваш меч, а вам я оставлю этот, он лежал возле старого мертвого короля в Могильниках; и пусть вам останется ваша мифрильная кольчуга, подарок господина Бильбо. И вот еще ваша звездинка, сударь, — вы мне ее одолжили, и она мне очень еще понадобится, темень-то никуда не делась, и мне от нее никуда не деться. Куда уж мне такие подарки, да и не мне она была подарена, Владычица вам ее дала, но она-то как раз, может, и поймет. А вы-то хоть понимаете, сударь? Раз мне надо дальше.
Ну не мог он идти дальше, никак не мог. Он опустился на колени, взял мертвую руку и не мог ее отпустить. Шло время, а он все стоял на коленях, держал холодную руку и не мог решиться.
Да, решимости не хватало, а надо было пускаться в одинокий путь — затем, чтоб отомстить. Он не остановится, пройдет любыми тропами, исходит все Средиземье, есть-пить не будет, пока не настигнет и не убьет Горлума. Но ведь не за этим он пошел с хозяином, да ради этого не стоит и покидать его тело. Убийством его не вернешь. Его ничем не вернешь. Тогда уж лучше умереть рядом с ним: тоже одинокий путь, уводящий из жизни.