Властимир
Шрифт:
— Ах ты, птица старая, глупая! — в сердцах воскликнул он. — Рано ты, пенек трухлявый, потешаешься да над нами насмехаешься! Мальцы вырастут, смена отцам будет. За то, — что худа смена та, не ее вина, а тех, кто воспитывал так худо. А раз ты стар и всем птицам отец, то хула на тебе!
Он погрозил ворону кулаком, и тот замолчал. Глаза птицы загорелись холодным синим пламенем.
— Рано насмехаюсь, говоришь? — прошипел он, взъерошивая перья. — А как же мне над вами не смеяться, когда вы на Змея отправились, а того не знаете, что нельзя его одолеть обычным оружием, а только одним-единым на всем свете белом. Знает
Властимир вспомнил, что недавно он убил одного Змея обычным мечом и потом ранил второго.
— И опять ты врешь, птица старая! Я дважды со Змеем ратился и простым мечом одолел его!
— То были малые Змеи, — оборвал его ворон. — Попробуй-ка большого Змея порешить. Его только один Агриков меч одолеть может, потому как в нем сила прошлых времен закована, и должен меч сей трижды зло поразить. Один раз это уже случилось в те века, когда дуб этот еще желудем был, а двум другим случаям пора, видно, еще не пришла…
— Не пришла, так придет! Не тебе судить. Говори, где тот меч спрятан?
Ворон так захохотал, что Буян невольно отпрянул, и даже Властимир почувствовал страх.
— Это знает только тот, кто сторожит его в земле далекой, незнаемой! — воскликнул ворон — Да только добраться туда вам не под силу — попасть на тот остров может только конь златогривый о трех ногах да о шести крылах. Шерсть у него серебряная, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит, а промеж ушей у него камень-самоцвет. От него во мраке светло, как днем при ясном солнышке. Только сгинул тот конь в те поры, когда дуб этот был тонким прутиком, пропал в земле, где болота, озера да горы лесистые, где чудища живут незнакомые, а люди — как звери дикие.
Друзья переглянулись. Надеялись получить совет, да выяснилось, что дорога к Змею закрыта.
— Я все равно пойду, — шепнул Властимир.
— И я с тобой. Мне житья не станет, коли руки опущу сейчас, — отозвался Буян и крикнул: — Эй, ворон-вещун, последний раз спрашиваем. Дорогу туда укажи!
Ворон забил крыльями, словно пытаясь взлететь.
— Нет вам туда дороги! — закричал он. — Кто туда пойдет, назад не воротится!
В это время холм опять дрогнул.
Друзья сначала не обратили на это внимания — они видели, как он поворачивался в первый раз, и решили просто переждать. Но земля пришла в движение — вершина поворачивалась по солнцу, а подножие — против солнца. Дуб пытался противостоять этому и вдруг хрустнул по всей длине, от корней до сучьев.
Не успели друзья опомниться, как из узкой щели дерева выскочили какие-то человечки и набросились на них. Были они маленького роста, коренастые и темнолицые, одеты в шкуры зверей. Кривыми пальцами они сжимали блестящие короткие мечи, похожие на хазарские сабли, и ножи с широкими лезвиями. Удивленные их неожиданным появлением, друзья растерялись, а когда опомнились, было уже поздно.
Маленькие люди вцепились в уздечки лошадей, схватили всадников за ноги, карабкались друг на друга, чтоб скрутить витязей. Бросив поводья, славяне стряхнули с себя налипших людей — они посыпались, как желуди, но на их место кинулись новые. Лошади не могли сдвинуться с места, увязнув в толпе.
Сразу трое повисли на плечах Властимира, еще двое на руках, какой-то самый ловкий пытался схватить его короткими пальцами за шею. Князь повел плечами, стряхивая
Властимиру удалось освободить одну руку. Он выдернул из-за голенища нож и стал наносить удары вслепую, кому достанется. Карлики завизжали, бросились врассыпную, но раньше, чем Властимир смог раскидать их всех, кто-то поймал его руку с ножом и вонзил зубы в запястье. Неожиданная боль была столь сильной, что князь разжал пальцы.
На шее по-прежнему кто-то натягивал удавку. Туман застилал князю глаза, он не видел, что с Буяном, жив ли друг. Ему не хватало воздуха, удары его слабели, и только ярость придавала ему силы. Но потом кто-то из карликов, раздосадованный таким упорным сопротивлением, ударил его по голове и бил до тех пор, пока Властимир не потерял сознание.
Сколько прошло времени, Властимир не знал. Он понял, что дышит, а значит, жив. Голова гудела и звенела, как потревоженный улей. Больно было не только наморщить лоб — казалось, внутри все болит даже от мыслей, что теснились в ней. Воспоминания нахлынули, как вода в трещину плотины — дуб, седой ворон, карлики, драка, потом… Что было потом? Что случилось? Где он? Где Буян?
Подождав, пока боль в голове чуть успокоится, Властимир попытался приподняться, но не смог даже пошевелиться. Более того — все тело от первого же движения так заболело, что он проклял все на свете.
Карлики, похоже, его отделали так со злости, что попался им соперник посильнее их. Князь чувствовал боль во всем теле — и это было единственное, что он чувствовал.
Наставник, обучавший зеленую молодежь, и в том числе княжеского сына, воинской науке, научил юношей умению забывать про боль, заставлять ее уходить прочь. Он говорил: «Болит не от раны — болит от страха того, что будет еще больнее. На любую силу есть большая сила, на боль тоже есть средство. Как заболит что, скажите: „Мать-Сыра Земля, дочь её; Змея. Именем Огня живого заклинаю тебя. Унеси боль за страны дальние, за реки широкие, за горы высокие, на море-океан, на остров-то Буян, спрячь боль под камень бел. Пусть, берет ее тот, кто смел, — кто камень тот отвалит, тот боль мою помянет, кто камень отопрет, тот боль мою возьмет…“»
Произнеся это, Властимир почувствовал, что тело обрело привычную легкость, словно он только что проснулся после долгого сна. Он прислушался к своим ощущениям.
Оказалось, что он был крепко связан по рукам и ногам, как жертвенный теленок перед алтарем. Руки его были безжалостно закручены назад и совсем онемели. Шея после удавки еще болела, грудь стискивал жесткий волосяной аркан. Князь лежал на голой земле, упираясь щекой в сбившуюся траву. Земля была холодной и твердой как камень. Он попробовал двинуть плечами под веревкой, но все было без толку. Он закоченел, тело затекло от неудобной позы.