Властимир
Шрифт:
— Что-то тоскливо мне, Буян, — нарушил он молчание, — нерадостно… Что-то такое случилось, а что — не ведаю! Но тяжко мне.
Буян скосил на него глаза, не спеша нащупал оберег.
— Сам я не свой, Буян, — продолжал Властимир, не заботясь о том, слушают ли его. — Что со мной — сказать не могу, язык немеет… То ли забыл я что-то, то ли сделал не то, то ли все в мире изменилось…
Лицо гусляра напряглось от тревоги, и он до боли сжал кулак с оберегом.
— Правду молвил ты, друже, — тихо сказал он, — что-то случилось такое… Оберег мой замолчал!
Друзья
— Что случилось?
— Не ведаю, но раньше оберег всегда говорил, коли что. А то вдруг замолчал, как камень на дороге… Прав ты, Властимир, что-то творится неладное в свете!
Он настороженно поднял глаза к небу, прося Сварога открыть тайну. Властимир ждал слов Буяна, но понял, что другу не до него, и молвил, отходя:
— Видно, не узнать мне, что за печаль меня гложет… Прощай, друг! — Он побрел прочь понурившись и не видя, какими глазами провожает его Буян. Когда он отошел достаточно, гусляр тихо прошептал ему вслед:
— Ведаю я, княже, что за печаль тебе душу гложет — клятва нарушенная, надежда обманутая, любовь убитая. Но что заставило тебя слову своему изменить — то лишь оберег мой ведает… Потому он и замолчал!
ГЛАВА 4
В саду хоронился витязь княжьей дружины — еще молодой, безусый. Оставив свое оружие под кустами, он озирался по сторонам, опасаясь, чтоб его не заметили. В этом дальнем, скрытом от любопытных глаз уголке сада, где он ждал, могли прятаться только те, кто вынашивает тайные мысли. И самое опасное было — все тропинки отсюда вели или через забор на улицу, или к девичьей, где дожидалась завтрашнего дня невеста — княжна Красава. Увидеть ее кому-нибудь из мужчин до завтрашнего дня — означало сглазить невесту. Шорох травы заставил юношу пригнуться, но он сразу узнал девицу и бросился к ней:
— Людомила!
Сенная девушка княжны с разбегу бросилась ему на шею:
— Богданушко, свет мой! Всего-то на час малый смогла вырваться!
Юноша обнял ее. Людомила спрятала лицо у него на груди.
— В тереме такая суета, — пожаловалась она. — Старшие боярыни и сама княгиня замучили нас совсем — подай, принеси, убери, сделай. И присесть некогда… Я с подружкой договорилась — если хватятся, скажет, что у меня матушка занемогла… А ты меня ждал?
— И давно! Как сменился, все тут сижу. И не первый день уж, — ответил Богдан.
— Ничего, вот отыграют свадьбу — и все утихнет… И мы опять с тобой…
Богдан крепче прижал Людомилу к себе.
— Нет, милая, — молвил он. Девушка испуганно отпрянула:
— Что ты сказал?
— Я узнал вчера, что еду сопровождать свадебный поезд молодых до самой Резани, — ответил юноша. — А как там — не ведаю, может, насовсем оставят…
Глаза Людомилы наполнились слезами. Она припала к любимому.
— Разлучить нас с тобой хотят, Богданушко! — вскрикнула она в голос. — Улетишь ты, сокол мой ясный, в чужую сторонушку — там меня забудешь,
Богдану с трудом удалось немного успокоить девушку.
— Не плачь, не кручинься, ягодка моя! — молвил он, вытирая ее слезы. — Не рви сердца моего — мне ведь тоже нерадостно. А говорят, — добавил он, чтоб хоть чуть-чуть отвлечь ее, — что и самому князю резанскому свадьба эта не по нраву. Сколько раз видели ребята — ходит он мрачнее тучи, ни на кого не глядит. Вот и сейчас, когда я к тебе шел, повстречался он мне — шел за ворота, к реке, словно с похорон родной матери.
Людомила задумалась.
— Чует сердце мое, — сказала она, — никому эта свадьба счастья не принесет. Наши девушки тоже вроде как слышали от друга князя, гусляра, что приключилось с ним неладное — то ли опоили его зельем неведомым, то ли в пещерах Змее-вых узнал что-то тайное и страшное. Потому он и сам не свой… И нас с тобой, милый, разлучит эта свадьба…
Она опять собралась заплакать, но Богдану уже пришла в голову отличная мысль:
— Послушай, что придумал я, Людомила! Поехали со мной на Резанскую сторону — я в охране поезда, а ты — служанкой княжны. Там, в Резани, и мы свадьбу справим и при молодых останемся. Пойдешь за меня?
Он с тревожным ожиданием заглянул ей в лицо, и девушка с радостным визгом повисла у него на шее:
— Богданушко, милый мой! Сокол ты мой ясный! Пойду, конечно, пойду!.. Я сейчас же побегу к Красаве, попрошусь с нею — она теперь добрая, все разрешает. Согласится… Ты обожди меня тут — я скоро!
Людомила быстро поцеловала Богдана в губы и бросилась напрямик по кустам к терему.
Юноша пошел за нею, не в силах долго ждать. Людомила пробиралась по саду, нетерпеливо отводя ветви руками, и вдруг вскрикнула и остановилась, схватившись за горло.
В один миг Богдан был рядом:
— Что с тобой, ясонька?
— Бусы, — тихо ответила девушка. — Бусы рассыпались…
Она держала в горсти несколько алых бусинок и оборванную зацепившейся веткой нить. В траве остальные бусины блестели, словно ягоды.
Не сговариваясь, оба принялись торопливо подбирать бусины. Скоро все были собраны, и Людомила присела на траву, высыпав их на колени.
— Нитка слаба, — молвила она. — Надо бы какую покрепче, да где ж ее возьмешь сейчас.
Она стянула с головы платок, чтобы собрать бусины в него, но Богдан остановил ее:
— Погоди, смотри, там что-то.
Он отошел на два шага и что-то снял с низкой ветки куста.
— Глянь-ка, что нашел я! И нить подходящая — алая да крепкая! — Он держал в руке толстую косу, сплетенную из белого конского волоса, скрепленную красной ниткой, мокрую от росы.
Это была та самая косица, что сплела в гриве Облака Веденея и которую три ночи назад отрезала тайком Красава.
Увидев косу, Людомила вскрикнула и отшатнулась:
— Не подноси! Положи туда, где взял! Вдруг какой колдун на нее порчу навел? Теперь к тебе она пристанет — что я тогда одна делать буду?