Властители и судьбы
Шрифт:
— Мой милый!
Это — наше тайное имущество, ибо нам некогда заучивать ваши проникновенные оды и гимны, нам некогда хихикать на ваших феерических представлениях — если мы не наловим рыбы, рука нашего рода ослабнет, не сумеет удержать прут, чтобы начертить два слова:
— Мой милый!
Так рассуждал Язон, вот уже два месяца как перешедший из разряда «едоков мяса» в разряд «едоков рыбы».
И все же: чья рука совершила кощунство, начертав слова чужого сословия? И, если уж отважилась рука на кощунство,
Может, последние поступки Медеи — прощанье, сожаление об отсутствующем на самом деле Язоне, о существующем на самом деле противоположном Язоне; может, и назвала эти поступки Медея задыхающимся: «Мой милый!»
— Меня зовут Язон. Я сын царя Иолка Эсона.
Так представился герой, однако внешний вид его не подтверждал сказанного. В одежде, забрызганной грязью, поцарапанный, он производил впечатление бродячего акробата, если бы не царственная осанка, сохранившаяся, невзирая на несчастья.
— Войди в дом, — сказал рыбак Аргун.
— Ты не веришь? Я тот Язон, который добыл золотое руно.
— Да, — сказал Аргун. — Ты мне известен. Мы, колхи, тебя проклинаем: ты нарушил клятву, данную Медее. Будь ты опознан мной на побережье — был бы умерщвлен. Ты попросил приюта. Войди в дом.
Они вошли.
— Я усну; так убить удобнее — ночью. — Язон скривил тонкие губы.
Аргун пояснил без гнева, как ребенку:
— Ты попросил приюта. Пользуйся им. Вот ложе. Ты ведь болен, Язон, — только больной склонен к подобным размышлениям.
Они удили рыбу.
Они умещались в узенькой лодочке, выдолбленной из цельного ствола пихты. Язон впервые сидел в бедняцкой лодке, сидел напряженно, опасаясь опрокинуться. Не был обучен Язон и насаживать наживку; червяков и личинок насаживал на его крючок Аргун. У Аргуна — круглые, вытаращенные глаза, белки глаз в прожилках, борода произрастала странно как-то, немного ниже провалившихся щек.
Почему-то рыбу не удовлетворял крючок Аргуна. Хоть бы одну сардину вынул Аргун, профессиональный рыбак, хоть бы величиною с мизинец.
Язон вынимал рыбу ежеминутно.
Громадных, жирных тунцов подхватывал сачком Аргун, снимая с крючка Язона, швырял на дно лодки. Язон ловил рыбу впервые.
Язон опасался, что Аргун обижен, но рыбак не обнаруживал признаков обиды. Он одобрительно кивал, помогая герою вынимать очередную рыбу.
— Ты никогда не размышлял, зачем ты живешь? — задал вопрос Язон, внезапный даже для себя.
— Зачем? — Аргун снисходительно кивнул. — Это у вас, героев, есть возможность рассуждать, зачем жить, а мы обсуждаем — как жить, как выкормить
— Что-то не видно у тебя сына, — подозрительно сказал Язон.
— Мы не желаем омрачать дух гостя. Сегодня вечером жена родит сына.
— Родит сына? Почему же — омрачать?
— Ей сорок лет, а в сорок — трудно.
— Так пойдем к ней.
— Нельзя. Обычай не позволяет. Мы недавно поженились, а женатый колх не имеет права показываться на глаза старшим. Там — родители. Да и чем я могу помочь? Я не знаю этого дела. Ничего не изменится — буду я там, не буду.
— Как имя твоей жены?
Аргун припоминал некоторое время.
Язон, изумленный, наблюдал за ним.
В Греции высоко ценили имя. Этот малоазиат не помнит имени собственной жены. Язон присвистнул про себя. Он, Язон, тридцать четыре года посвятил единственной цели — прославлению своего имени. Этот печальный рыбак даже имя жены — забыл.
— Вспомнил? — Язон даже заговорил шепотом.
— Да. Ее зовут Натела. Но мы не придаем значения именам. Она — жена, и ясно. Мы и не зовем друг друга по именам.
Ни единой рыбы не вынул Аргун.
Язону улов был безразличен.
— Ты говоришь: мы мало действуем? Да, это так. — Аргун поджаривал рыбу на угольях очага. — Но мы не позволяем себя обижать. Человек, обидевший наш род, будет обижен трижды.
Аргун приволок остродонный кувшин вина.
— Я не пью вино, — сказал Язон.
— Вот как! — Аргун вытаращил базедовые глаза. — Мне сорок лет, и тридцать четыре из них я пью вино. Тебе тридцать четыре — и не пьешь?
— Вино туманит мозг. Человек забывает собственное имя, опьяняясь.
— Нет, герой. Это собственное имя туманит мозг, и человек радостно забывает его, приникая к вину.
Проползла кошка в дальний угол помещения, крича.
— Кошка тоже рожает, — улыбнулся Аргун. — Прямо — день рождений.
Аргун произнес тост. Если между словами этого тоста вбить гвозди — получилась бы добротная дорога, по длине равняющаяся дороге от Афин до Спарты.
— Ну, будь здоров! — Язон отхлебнул неизведанный напиток.
— Взаимно!
Два человека насыщались рыбой.
— Живи и здравствуй, Аргун!
— Взаимно.
Аргун говорил. О чем говорят колхи? О товариществе и пользе обычаев, что на свадьбу необходимо подарить быка и десять одеял, что собственный дом — необходим, а отнимут — колх поднимает оружие, и весь его род поднимает оружие, и никакие штрафы не способны остановить оружие. А у эллинов штрафы останавливают оружие.
— Будь здоров, Аргун!
— Взаимно!
Все, о чем говорят колхи, говорил Аргун; столько слов наговорил колх, что если эти слова выпрямить, проконопатить и просмолить — получился бы добротный десятивесельный корабль.