Властители ночи
Шрифт:
— Что, этот придурок Веринчи тебе что-то рассказал?
Я покачал головой. Ага! Ну да, Веринчи — он снимает мерку с головы миссис Гроддехаар и заодно может снять и ее данные и вложить ей в башку всё что угодно. Потому он и рассказал ей про свой «сон» — чтобы проверить, удалось ли ей внушить тот чертов сон про холодильник!
— Тогда кто?
Я нахально усмехнулся:
— Мои связи с правительственными организациями. С тобой уже покончено. Еще удивительно, что тебе удавалось действовать столько лет… Точка. Конец. Капут.
— Дурак.
Он хотел что-то еще сказать, но из коридора донесся какой-то звук, словно скрипнуло колесо на эластичном покрытии пола. Мы оба прислушались,
Нечто вроде тележки для гольфа с удобными креслами. Бархатная обивка, когда-то желтого цвета, была теперь страшно грязной и покрыта пестрыми струпьями, словно на нее ежедневно кто-то обильно блевал. В каждом кресле сидел карлик. Тележка привезла пару карликов-близнецов, толстых, бледных и мокрых. В помещении распространился сильный запах пота. На том, что слева, была красная майка на тонких лямочках, с пятном пота между жирными сосками, на втором — тесная серая футболка, тоже пропотевшая на груди и под мышками. Довольно длинные редкие спутанные волосы прилипли к большим головам. Под толстыми животами виднелись одинаковые синие трусы, слишком тесные — пухлые ляжки словно вылезали из трещащих по швам штанин, а ноги торчали вперед, слишком короткие, чтобы свисать с чересчур больших сидений. Отвратительное зрелище. Я почувствовал, что еще немного, и меня стошнит, особенно если кому-нибудь из них придет в голову до меня дотронуться… Бррр!.. Тот, что слева, показал на меня пальцем, который за секунду до этого вынул изо рта — ниточка слюны протянулась аж до самого пола.
Близнецы подъехали ближе, тот, что справа, управлявший с помощью джойстика, открыл рот и замер, уставившись на меня. У него недоставало двух зубов слева, третьего и четвертого, но это можно было заметить с трудом — остальные его зубы были столь темными, что их почти не было видно во рту. Второй решил не отставать от брата и тоже раззявил варежку. Зубы у него были несколько светлее, но с ними контрастировали темные щели, словно оттуда росли волосы или черная шерсть. К тому же он был еще и прыщавым, словно подросток. На виске виднелся набухший красный чирей с желтоватым наростом сверху. У обоих были светлые, поблекшие, как и всё остальное у них, за исключением зубов, глаза. Если бы им хотелось, они могли бы с успехом притворяться слепыми, но подобного желания у них не было.
У одного что-то захлюпало во рту, но у кого именно, я так и не узнал — оба почти одновременно захлопнули свои лягушачьи пасти.
Взмахнув ногами, оба спрыгнули с кресел сначала в тележку, а потом на пол и, не обращая ни на кого внимания, засеменили, переваливаясь на ходу, словно пингвины с обожженными пятками, к возвышению и вскарабкались на него. Первым делом они схватили по подушке и нанесли друг другу несколько ударов, радостно хихикая.
Если их задачей было приковать мое внимание и ошеломить меня, то они с ней справились на все сто процентов.
С безразличным — надеюсь — видом я посмотрел на Уиттингтона. Он всё еще стоял у стены, куда отскочил при виде тележки. До меня дошло, что в тот момент что-то внезапно изменилось. Уже не он был здесь главным!
Но он не хотел, чтобы я об этом знал. Оттолкнувшись от стены, он сделал два шага и толкнул рукой тележку, та послушно откатилась и затормозила перед веревкой, тянувшейся к моей правой ноге. Еще десять сантиметров, и ее напор разорвал бы меня в паху.
Близнецы перестали колотить друг друга подушками, соорудили из них удобное гнездо и
— Ну, так что он болтает? — пискнул клон слева. Уиттингтон подошел ближе и присел на возвышение.
— Пока что немного.
— Не. Мно. Го. — Тот, что справа, трижды раскрыл рот. — Не люблю слово «немного». Ничего не значит. Ни много, ни мало.
— Он всё скажет, — пообещал Уиттингтон. Он посмотрел на меня, словно размышляя, какими средствами и когда воспользоваться, чтобы сдержать только что данное обещание. — Хотя это нам, собственно, и ни к чему… Мне показалось, будто он сказал это для подстраховки, на всякий случай. Я не льстил себе, полагая, что Уиттингтон боится именно меня, но что-то было не так, чего-то он опасался, что-то его беспокоило. И причем весьма.
— Пусть расскажет! — тонко выкрикнул левый и захихикал.
Второй пропищал то же самое. Уиттингтон молчал. Я тоже.
— Говори, — пискнул правый.
Неизвестно почему, мне не хотелось над ними смеяться. Уиттингтон, хладнокровный старый сукин сын, был у них лишь исполнителем. Что это могло значить? Правый показал пальцем на Монти и проквакал:
— Со-ба-ачка!
— Гав-гав! — подхватил его брат.
Я ничего не понимал. Может, это были сыновья шефа? Когда я начал обдумывать возможность подобного варианта, левый близнец бесстыдно сунул руку в трусы и начал копаться у себя между ног. Я отвел взгляд, но наткнулся на промежность второго. У него не было гениталий, там, в тесных обтягивающих трусиках, не могло быть ничего, что напоминало бы мужские половые органы; не знаю почему, но у меня возникла уверенность, что там нет и женских. Самое большее какая-нибудь дырка для мочеиспускания.
Господи, с кем я общаюсь? Мне всё труднее было сохранять на лице безразлично-пренебрежительное выражение. Я поднял бровь и вопросительно посмотрел на Уиттингтона.
— Не беспокой их, — тихо сказал он. — Говори.
— Я? Я должен говорить? Шутишь! — фыркнул я. — О чем? Об убийствах свидетелей, об этой… как ее там?.. Лейше Падхерст? Где вы ее похоронили? — Я шел ва-банк, решив, что, если завалить Уиттингтона лавиной информации, потом легче будет маневрировать им и данными. — Или мне рассказать, как ты застрелил агента ААД Скотта Хэмисдеила и его напарника Григория Страстного? И своего сообщника Фирстайна, после того как тот, в свою очередь, разнес башку своему коллеге по баскетболу Донелану? С тобой покончено, Уиттингтон, если это, конечно, ты, поскольку и тут тоже есть сомне…
Он явно забеспокоился, но отнюдь не выглядел испуганным. Зато мои слова его явно заинтересовали.
— Что-нибудь еще?
— Еще много. Мно! Го! — повторил я, специально для близнецов.
Наступила тишина. Левый близнец вытащил руку из трусов и тщательно ее обнюхал. У меня подступил комок к горлу, что случалось со мной довольно редко. Я с трудом подавил тошноту.
— Обязательно демонстрировать мне этих дегенератов? — спросил я Уиттингтона, но вдруг понял, что мне не хватило смелости, чтобы показать на них подбородком. Черт побери, что такое?
Он бросил взгляд на карликов, потом на меня.
— Похоже, ты еще жив только потому, что они давно не видели собаки, — довольно загадочно сказал он.
Что это значит? Их держат взаперти? Зачем? Кто они? Кто тут главный? Что за спектакль тут разыгрывается?!
Левый близнец откинул назад голову, свалился на спину и протяжно завыл. Правый злобно посмотрел на меня и начал гладить брата? сестру? по животу. Тот еще немного повыл, потом сел.
— Что это значит? — сказал он. — Их держат взаперти? Зачем? Кто они? Кто тут главный? Что за спектакль тут разыгрывается?!