Властители Шема. Канун Единства
Шрифт:
— А! — Конан отмахнулся. — Эта вечная свара между полисами. В Шеме нет единой власти, отсюда и проистекают все невзгоды для этой страны. Что еще?
Квентий вздохнул. Откашлялся. Сообщил подчеркнуто нейтральным тоном:
— О тебе тоже слухи ходят… странные. Говорят, что с годами ты… э-э-э, несколько…
— Состарился, поглупел и ослаб? — задумчиво окончил Конан сам фразу, на завершение коей у Квентия духу так и не хватило.
Квентий облегченно перевел дыхание — буря откладывалась, Конан, похоже, не собирался немедленно рвать и метать, круша все вокруг в опровержение обидных слухов. Но в глазах воина мелькнул ревнивый интерес.
— А
— Сам догадался, — буркнул Конан, сгибая толстое серебряное блюдо из-под баранины. Хорошая дубинка получилась — увесистая и держать удобно. — Еще вчера. Когда они мне в комнату две жаровни приволокли. И это — сейчас, в первую осеннюю луну, когда ночи полны тепла! Даже моим дочерям — и то одну на двоих принесли, да еще и маленькую. А мне — сразу две, и больших. Понятно — у стариков кровь холодная, они вечно мерзнут, вот кто-то и расстарался. И подушечки эти, и карета с носильщиками… вместо вина — подогретое молоко, вместо мяса — бурда, которую даже жевать не надо… Как уж тут не догадаться!
Он продел в серебряную трубу витой шнурок, завязал особым узлом, полюбовался на творение рук своих. Остался доволен. Увесистая серебряная палица вышла длиной больше локтя, но, благодаря сохранившимся на ее поверхности кое-каким украшениям, выглядела при этом достаточно нарядно, чтобы можно было подвесить ее к собственному поясу, не вызывая лишних подозрений, как еще одну драгоценную побрякушку.
Грубоватая, конечно, но чего еще ожидать от короля-варвара, к тому же еще и теряющего разум? Самое же главное достоинство — узел. Такой узел можно распустить одним движением, если дернуть умеючи — и вот тебе готовое оружие.
Квентий смотрел на манипуляции Конана со столовой посудой сначала недоуменно, потом просиял.
— Я понял, почему ты не дал волю гневу еще вчера — ты решил их проучить? Сегодня вечером, на состязании мечников? Выйдешь в самом конце и сшибешься с их лучшим бойцом! То-то потеха будет! Старец одолел их лучшего воина! От такого позора они долго не оправятся…
— Нет. Я не буду участвовать в состязаниях.
— Да-да, конечно, мы не будем объявлять об этом заранее, а потом, когда наступит подходящий момент… Или лучше даже — во время кулачного поединка, это зрелищнее…
— Ты слышишь меня, Квентий? Я не буду участвовать! Совсем!
— Но почему, мой король?! Они же тогда так и будут думать, что ты стар и слаб. Что твоя слава осталась в прошлом.
— Вот именно, — весомо сказал Конан.
Привязал серебряную дубинку, проверил, легко ли будет при необходимости ее выхватить. Оказалось — очень даже легко. С интересом осмотрел остальную посуду — а не найдется ли еще чего-нибудь подходящего. Не нашлось. Но это не беда, ведь еще предстоит обед и ужин…
— Поединки — это забавы молодых. А я со стороны посмотрю. По-стариковски. — При этих словах Конан нехорошо осклабился, с хрустом разминая мощные руки. — Посижу, послушаю, подремлю в тепле. Может, и услышу чего интересного про здешние планы, в которых всем почему-то так не хочется принимать меня в расчет. А ты иди, прогуляйся но дворцу, поболтай с этими сынами Нергала. И всем, кто только захочет слушать тебя, говори, что твой король вздорный старик. Что когда-то, он был героем, но плоть слаба, тело дряхлеет, да и разум давно уже не такой светлый, как был ранее. Ты понял меня?
Квентий кивнул, судорожно сглотнув.
— Я спрашиваю — ты меня понял?
Квентий сузил глаза. Улыбнулся хищно. До него начало доходить.
— Да, мой король!
— Ну
Квентий был уже у порога, когда Конан небрежно бросил ему в спину:
— И вот еще что — мой меч. Принесешь сюда. Сегодня же.
— Прекрасную юную госпожу интересуют лошади?
Вообще-то Атенаис куда больше интересовало изящное седло прекрасной выделки, которое нерадивый конюх не удосужился снять со спины невысокой кобылы после возвращения той в стойло. Или же наоборот — заседлал слишком рано, поскольку кобылка с седлом была готова, а вот никакой собирающейся на верховую прогулку госпожи поблизости от конюшни не наблюдалось. Это седло — тонкой и явно не местной работы, украшенное тисненым серебром и зелененькими камушками по ребру высокой луки — волновало ее воображение куда больше кобылы. Но возражать тому, кто называет тебя прекрасной госпожой, как-то не хочется.
— Очень интересуют!
Атенаис обернулась с улыбкой милой, в меру очаровательной и немножко смущенной, как и подобает хорошо воспитанной девушке.
Стоящая рядом Ингрис сдержанно поклонилась.
— Это властитель Закарис, дитя мое. Старший брат царя Пелиштии Зиллаха.
Атенаис слушала ее вполуха и сквозь скромно приопущенные ресницы разглядывала царского брата.
Стоящий рядом с ее конфиденткой мужчина не произвел на Атенаис особо приятного впечатления. Был он огромен, уродлив, стар и кривоног. Ну, конечно, не настолько огромен и вовсе не так стар, как отец, но крупнее отца вообще людей не бывает, да и связать с отцом понятие о старости попросту невозможно.
Этому же Закарису на первый взгляд было зим сорок, а, может, и больше — кто их, стариков, разберет? К тому же обладал он бочкообразным телом, красным топорно вырубленным лицом, мощной шеей и крупными руками. Голова — словно второпях высечена топором из красно-черного гранита. Причем высечена не только наспех, но еще и не очень умелым каменотесом — глазницы слишком глубокие и расположены асимметрично, подбородок оставлен чересчур большим, челюсть выпирает чуть ли не на три пальца, а нос так и вообще свернут на сторону. Длинная лопатообразная борода, какую носят все шемиты, завита в маленькие колечки и намазана вонючим маслом от запаха которого хочется наморщить нос.
Короче, тот еще, красавчик.
Но Атенаис не была бы самою собой, если бы позволила хотя бы тени какой-нибудь из подобных мыслей проскользнуть на поверхность своего прелестного и мило улыбающегося личика.
— Эти лошади — принадлежат мне, — сказал мужчина гордо. — Я рад, что они нравятся прекрасной юной госпоже.
Атенаис с неудовольствием подумала о том, что слово «юная» применительно к ней мог бы он употреблять и немного пореже.
— А у меня тоже есть лошадь. Мне ее подарили.
— Наверное, какой-нибудь молодой вельможа, очарованный несравненной красотой юной госпожи?
Уроки Ингрис не прошли даром — Атенаис удалось не поморщиться. Только ее улыбка стала слегка холоднее.
— Ее подарил король Аквилонии. Мой отец.
Она отвернулась, продолжая разглядывать седло и ожидая, когда же Закарису надоест разглядывать ее невежливый затылок, и он, наконец, уйдет.
Но тонкая выделка кожи и драгоценные украшения внезапно потеряли половину своей привлекательности. Что за невежа — третий раз подряд впрямую намекнуть женщине о ее возрасте!