Влюблен по собственному желанию
Шрифт:
Он не заметил, как оказался в Трофейном зале. Здесь почему-то горели свечи, несмотря на поздний час, и юноша подошел к стеллажу, на котором стояли фотографии игроков квиддичной команды Гриффиндора. Скинув мантию-невидимку, он сложил ее и, продолжая держать в руках, застыл. Со стороны могло показаться, что он разглядывает фотографии, но, на самом деле, Гарри смотрел вникуда, и те чувства, которые он испытывал, ему не нравились. Очень не нравились…
– Снова поздние прогулки, Гарри? Это нехорошо, что ты нарушаешь правила, ты так не считаешь?
Юноша резко развернулся, прижав к груди мантию-невидимку, но в первый момент никого не разглядел и только несколько секунд спустя заметил в противоположенном углу залы Дамблдора. Старый директор осуждающе покачал головой, но в его глазах не было укора, только грусть.
– Я… - Гарри кашлянул, возвращая голосу прежнюю уверенность.
– Я просто хотел посмотреть на фотографии…
– Мальчик мой, ты не выглядишь человеком, которому необходимо любоваться портретами и наградами перед сном. Слишком рано для воспоминаний, ты не находишь?
Дамблдор прошел через всю залу и остановился рядом, поправив на носу очки, и уставившись на ближайшее изображение сборной Гриффиндора 86-го года. Счастливые игроки радостно махали ему руками, юноша на переднем плане отряхивал грязь с формы, а сосед ткнул его локтем, обращая внимание на тот факт, что их фотографируют.
– И для того, чтобы стремиться к одиночеству, тоже рановато…
– Простите, сэр… - смутился Гарри.
Он всегда чувствовал себя неловко в присутствии Дамблдора. Ему казалось, что директор знает все его мысли, и от этого делалось неуютно, но Дамблдор никогда не пытался проникнуть в его сознание - после занятий мыслезащитой юноша почувствовал бы это, хоть и не был полностью уверен.
– Не извиняйся, Гарри. Мне и так пеняют, что я слишком потакаю тебе, и я не хочу, чтобы ты испытывал вину за то, что старый сентиментальный директор прикрывает твои выходки. Я полагаю, тебе нужна некоторая компенсация за бремя, которое ты вынужден нести. Ночные прогулки по Хогвартсу - слишком малая уступка, но я все же надеюсь, что ты не станешь пользоваться этим без веской необходимости…
– Я уже собирался вернуться…
– Несомненно… несомненно… Но, возможно, ты найдешь время, чтобы рассказать, что тебя беспокоит?
Гарри вздохнул. Эти разговоры каждый раз начинались одинаково. Директор справлялся о его самочувствии, переживаниях и заботах, хоть юноша мог поклясться, что Дамблдору не обязателен ответ.
– Я в порядке, сэр.
– Я так и думал, - директор продолжал смотреть на фотографию и даже подмигнул кому-то из изображенных на ней. Потом потянулся к карману мантии и выудил оттуда пакетик с леденцами: - Мятную пастилку?
– предложил он, с улыбкой обернувшись к Гарри, но юноша только отрицательно покачал головой.
– Ну что ж… А я не откажусь.
Директор довольно хмыкнул и пробормотал:
– Молодежь… Вас лишают сна такие мелочи, что можно только позавидовать… Послушай меня,
Гарри не ожидал столь резкой смены темы разговора, полагая, что Дамблдор снова затянет поучительную, но, в большинстве случаев, запутанную речь, и, осознав, что от него ждут ответа, замялся:
– Не знаю, сэр…
– Плохо, Гарри! Ты ведь получал вполне приличные оценки по предсказаниям, и должен был сохранить знания о столь полезном предмете… Но я подскажу тебе, хоть профессор Трелони и не одобрила бы этого. Будущее всегда можно изменить, если оно остается туманным и неопределенным. Это слишком тонкая материя, но стоит нам разложить его по полочкам, как исправить что-то становится гораздо труднее… Наслаждайся неизвестностью, мой мальчик. Будущее зыбко и подвластно малейшим колебаниям нашего настроения, просто пусть оно случится, а разобраться можно на месте.
– А если окажется слишком поздно?
– юноша сам не заметил, как вопрос сорвался с его языка, но директор только улыбнулся, и в его пронзительно синих глазах сверкнуло понимание:
– Только если ты позволишь, но ты ведь всегда успеваешь вовремя…
– Не всегда. Сириус ушел, и я не смог ничего сделать.
– Это не твоя вина, Гарри. Сириус не так нуждался в тебе…
Юноша хотел ответить, что это не так, но запнулся. Слова Дамблдора, казалось, имели какой-то иной смысл, и Гарри было легче поверить в случайность этой фразы, чем в преднамеренное напутствие.
– Пожалуй, я оставлю тебя, - проговорил директор, продолжая насмешливо глядеть на юношу.
– Меня ждут дела. Да. Дела. Кажется, Фоукс скверно себя чувствует - он стал таким нелюдимым… Вчера едва не клюнул Минерву… Конечно, она зря назвала его надутым павлином, но, согласись, Гарри, это было слишком… Надеюсь, мое общество поможет ему примириться с несправедливостью. Кстати, ты не знаешь, почему он отвергает лимонные дольки?
Гарри против воли улыбнулся:
– Может быть, они слишком сладкие, сэр?
– Пожалуй, да… Значит, нужно попросить у домовых эльфов орехов. Возможно, Фоукс примет это в качестве извинения за Минерву…
Продолжая что-то бормотать себе под нос, Дамблдор направился к выходу, оставив Гарри в одиночестве, но после их короткой беседы юноша почему-то ощутил облегчение. Если бы случилось что-то страшное, что-то… непоправимое, директор не был бы так спокоен. И он бы не стал скрывать, что Северус в беде, а это значит, что все идет, как и прежде. Впрочем, Дамблдор всегда оставался спокойным, но сейчас это было не просто спокойствие, а уверенность, словно он знал, что тревожит юношу, и постарался развеять его сомнения. Верить в это было наивно и смешно, но Гарри почему-то поверил. Возможно потому, что слишком хотел этого…