Влюбленная Пион

Си Лиза

Я закусила губу и отвернулась. Хорошо, что я держа­лась от нее на почтительном расстоянии. Возможно, мама и бабушка тепло относились друг к другу, но она, очевидно, тоже считала, что я всего лишь бесполезная ветвь на семейном дереве.

— Я рада, что ты находишься здесь, на Наблюдатель­ной террасе, — продолжила она. — Я много лет приходи­ла сюда, чтобы заглянуть за балюстраду и увидеть моих сыновей. Мне приятно, что эти семь лет ты была рядом. Они блуждают там, — она взмахнула длинными рукава­ми, указывая на землю под нами, — в облике голодных духов. Прошло двадцать семь лет, а я так и не нашла их.

— Что с ними случилось?

— Они погибли во время Переворота.

— Папа рассказывал мне.

— Он не рассказал тебе правду. — Бабушка сощурила глаза и скрестила на груди руки, скрытые широкими рукавами. Я ждала. Она

сказала:

— Тебе эта история не понравится.

Я ничего не ответила. Мы долго молчали.

— В тот день, когда мы с тобой впервые встрети­лись, начала она, — ты сказала, что я совсем не похо­жа на изображение на портрете. Видишь ли, я была со­всем не такой, какой меня описывали. Я не была добра к наложницам моего мужа. Я их ненавидела. И я не кон­чала жизнь самоубийством.

Она искоса взглянула на меня, но мое лицо остава­лось спокойным и невозмутимым.

— Видишь ли, Пион, закат династии Мин был пре­красен и ужасен одновременно. Общество разваливалось, чиновники брали взятки, все думали только о деньгах, и никто не обращал внимания на женщин, а потому мы с твоей матерью могли путешествовать и делать то, что нам было угодно. Я рассказывала тебе, что мы встречались с другими женами и матерями: с женщинами, управляв­шими владениями и мастерскими своих семей, учитель­ницами, составительницами книг и даже некоторыми куртизанками. Мир рушился, но благодаря этому мы по­знакомились и привязались друг к другу. Мы забыли о вышивке и домашних делах. Наши души наполнились прекрасными словами и образами. Мы делились своими печалями и горестями, поражениями и победами с жен­щинами, живущими вдали от нас или даже в прошлом. Чтение и сочинительство помогло нам создать собствен­ный мир. Он отличался от того, о котором мечтали наши отцы, мужья и сыновья. Другие мужчины — как твой отец и дедушка — были рады таким переменам.

И потому, когда мой муж получил назначение в Янчжоу, я поехала вместе с ним. Мы жили в чудесном доме, не таком большом, как тот, что в Ханчжоу, но он был просторным, и в нем было множество двориков. Твоя мать часто навещала нас. Ах, как интересно мы прово­дили время!

Однажды твои родители приехали к нам в гости. Они прибыли в двадцатый день четвертого месяца. Прошло четыре дня. Все это время мы пировали, пили, смея­лись. Никто из нас, даже твой отец или дедушка, не за­думался о том, что происходит в мире. Затем, в двад­цать пятый день, войска маньчжуров вошли в город. За пять дней они убили восемьсот тысяч человек.

Когда бабушка рассказывала историю, мне казалось, будто все это происходило со мной. Я слышала лязг ме­чей и копий, звон столкнувшихся щитов и шлемов, то­пот лошадей, бегущих по крытым булыжником улицам, вопли испуганных горожан, тщетно ищущих спасения. Я почувствовала дым — то горели подожженные дома и другие здания. Кроме того, я уловила запах крови.

— Началась паника, — вспоминала бабушка. — Люди карабкались на крыши, но черепица ломалась, и они погибали, падая вниз. Некоторые прятались в колод­цах и тонули. Другие сдавались, но все было напрасно, потому что мужчинам отрубали головы, а женщин на­силовали до смерти. Твой дедушка был чиновником. Ему следовало попытаться помочь людям. Вместо этого он приказал слугам отдать нам свою грубую одежду. Мы переоделись, а затем наши сыновья, твои родители, де­душка и я решили спрятаться в небольшом амбаре. Мой муж велел женщинам зашить в одежду серебро и драго­ценные камни, а мужчины засовывали золото в куша­ки, туфли и пояса. В первую ночь мы прятались в тем­ноте. Мы слышали, как маньчжуры убивают людей. Ужаснее всего были крики тех, кому не посчастливи­лось умереть быстрой смертью: они мучились много часов, пока не истекали кровью.

На вторую ночь, после того как маньчжуры убили на главном дворе наших слуг, мой муж напомнил мне и на­ложницам, что мы должны защитить свое целомуд­рие ценой собственной жизни и что все женщины дол­жны быть готовы принести себя в жертву за своих му­жей и сыновей. Наложницы еще беспокоились о своих платьях, пудре, драгоценностях и украшениях, но мы с твоей матерью не нуждались в подобных увещеваниях. Мы помнили о долге и были готовы сделать все, что от нас потребуется.

Бабушка рассказала, что маньчжурские солдаты ок­ружили дом. Понимая, что рано или поздно они про­никнут в здание, дедушка приказал своим домашним выбираться на крышу. Этот шаг привел к гибели многих семей. Но все повиновались. Они провели

ночь под про­ливным дождем. Когда начался рассвет, солдаты увиде­ли, что мои родственники сгрудились на крыше. Они отказались спуститься вниз, и тогда солдаты подожгли дом. Тогда семья быстро вернулась на землю.

— Они могли бы убить нас, — продолжила бабушка, — как только наши ноги коснулись земли. Но они этого не сделали. За это мы должны благодарить наложниц. Их волосы растрепались. Они не привыкли носить грубую одежду и потому расстегнули ее. Как и все мы, они про­мокли насквозь, и ткань одежды набухла и распахну­лась, обнажив их груди. Это, а также слезы, показавши­еся на ресницах их прекрасных глаз, сделало их такими обворожительными, что солдаты решили оставить нас в живых. Мужчин отвели в соседний двор. Солдаты об­вязали нас за шеи веревкой, словно связку рыбы, и повели нас на улицу. На земле лежало множество уби­тых младенцев. Наши «золотые лилии», которые мы с твоей матерью старались закалять, скользили по крови и разрубленным кишкам людей, задавленных лошадь­ми. Мы шли рядом с каналом, по которому плыли тру­пы, миновали горы награбленного шелка и парчи. Мы добрались до другой усадьбы, вошли в нее и увидели около сотни обнаженных женщин. Они были голыми и покрытыми грязью. Они плакали. Мы видели, как муж­чины выхватывали из этой дрожащей массы женщин, и то, что они с ними делали, — на открытом воздухе, на глазах у всех, позабыв обо всех правилах приличия.

Я была в ужасе. Мне было страшно и стыдно пред­ставить, что мою мать, бабушку и наложниц заставили раздеться, и дождь бил их по обнаженным телам. Мыс­ленно я следовала за матерью, пробиравшейся в сере­дину толпы. Все это время она была привязана за шею к свекрови и наложницам. Я понимала, что женщины, оказавшиеся в этом месте, больше не жили в мире лю­дей. Под их ногами были грязь и испражнения, и моя мать измазала ими лица и тела женщин нашей семьи. Они весь день оставались рядом, стараясь держаться в центре, потому что тех женщин, что стояли с краю, сол­даты выхватывали из рядов, насиловали и убивали.

— Солдаты были пьяны. Они никак не унимались, — рассказывала бабушка. — Я бы убила себя, если бы мог­ла, ведь меня учили ценить свое целомудрие превыше всего на свете. В других концах города женщины веша­лись или сами перерезали себе горло. Другие запира­лись в своих комнатах и поджигали их. Так заживо сго­рали целые семьи: младенцы, девочки, матери, бабуш­ки. Позже их назвали мученицами. Некоторые семьи оспаривали право других людей прославлять самоубий­ство той или иной женщины, потому что они знали, что маньчжуры будут воздавать им почести. Нас учат, что только смерть помогает нам сохранить добродетель и честь, но твоя мать думала по-другому. Она не хотела уми­рать, и благодаря ей никого из нас не изнасиловали. Она заставила нас пробираться через ряды других обнажен­ных женщин, пока мы не добрались до края толпы, а за­тем убедила нас бежать, проникнув в заднюю часть усадь­бы. Нам это удалось, и мы оказались на улице. Город был освещен факелами, и мы перебегали от одного темного угла к другому, словно стайка крыс. Мы останавливались на пустынных улицах, чтобы раздеть мертвецов и натя­нуть на себя их одежду. Несколько раз мы падали на зем­лю, хватали выпущенные внутренности мертвецов и по­крывали ими наши тела, чтобы притвориться убитыми. Твоя мать настояла на том, чтобы мы вернулись и отыс­кали твоего отца и дедушку. «Это наш долг», — все время повторяла она, хотя даже моя решимость поколебалась, а наложницы все время плакали и стонали.

Бабушка опять замолчала. Я была благодарна ей за это. У меня кружилась голова, потому что я видела, чув­ствовала и слышала все то, что происходило тогда. Я с трудом сдерживала слезы, когда думала о своей маме. Она так много страдала и была такой отважной, но ни­когда не рассказывала мне об этом.

— Утром четвертого дня, — продолжила бабушка, — мы вернулись в нашу усадьбу. Нам повезло, мы сумели найти дорогу к Наблюдательной беседке девушек. Твоя мать была уверена, что никто туда не придет. Из этой беседки девушки и женщины могли наблюдать за тем, что происходит внизу, оставаясь невидимыми для ок­ружающих. Твоя мать зажала мне рот, чтобы заглушить крики, когда мы увидели, как моего шестого и седьмого сына изрубили на куски саблями. Их тела выбросили на улицу — как и многих других покойников, — где их топ­тали лошади, пока от них ничего не осталось. Только бесформенные куски плоти и раздробленные кости. Ужас сжег мои глаза.