Влюбленные антиподы

Горышина Ольга

Когда Кузьма разорвал мои объятья, я снова почувствовала в груди предательский холод — пусть всего на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы содрогнуться всем телом. Еще секунда, и меня согрело новым поцелуем. Я снова радостно сомкнула руки, теперь уже у него на спине, и когда Кузьма потащил на нас край одеяла, я занырнула под него, словно под волшебный балдахин: никто ничего не увидит, никто ничего не узнает — мы в своем воздушном шаре, и пока горит огонь, шар из простыни не опустит нас с небес на землю. Не должен…

— Даш, только не молчи…

Кузьма

бросил мои губы — распухшие, их невозможно было б закрыть даже при самом большом желании, но откуда взяться такому желанию, откуда? Дыхание сделалось настолько горячим, что лежи мы в ледяном иглу, на нас бы радостно капала со снежного свода весенняя капель, но мы были на юге, где жара к ночи только усиливается, и лишь к утру на лица ложится прохладная роса. Но до утра еще далеко, и если Кузьма и дальше будет мучить меня поцелуями, роса ляжет уже на груду пепла в форме свернувшейся змеи. Я извивалась под ним — его губы и руки превратились в острые шипы, и я мечтала от них спрятаться — куда угодно, пусть даже под кровать, собрав там влажным телом всю пыль.

— Даша…

Снова губы… Я ненавидела всех его баб, которые во краю угла ставили поцелуи. Вчера Кузя сделал монтаж, сегодня же снимал дубль за дублем, бракуя их, чтобы не подойти к кульминационной сцене до самого утра.

— Кузя, пожалуйста…

Я чуть ли не за уши подтянула его к себе и схватила за шею с твердым намерением придушить…

— Даш, куда ты торопишься?

Тороплюсь? Кажется, прошла вечность, как он одел своего друга, нет?

— Я не могу больше… — выдохнула я, и вся сжалась: сейчас он возьмет да и уйдет, не так расценив мои слова. — Я хочу тебя…

Да, именно так, кажется, говорят об этом в фильмах…

Я смотрела ему в глаза, ничего в них не видя, но я поклялась себе, не закрывать глаз до самого конца. Пусть не думает, что я боюсь… Нет, не боюсь, я умираю… от любопытства. Ведь существует в природе что-то, чего я еще не получила и чего он может, но не хочет мне дать. Все, как кошку, дразнит подвязанным на веревке фантиком, но кошки умеют царапаться. И я могу впиться когтями в спину…

И я вдавила пальцы ему в плечи, как только подо мною прогнулся матрас. Глаза в глаза. Я не моргнула и он тоже. Я не закрыла рот, он не приблизил губы. Чего он ждет?

— Все хорошо, — шепчу ему, чувствуя его все глубже и глубже.

Только так — его и ничего более. Как же так?

— Не представляешь, как у тебя там хорошо…

Не представляю. Спасибо, что сообщил. Хоть кому-то от этого дела хорошо. Да что же это такое… И я зажмурилась от злости, нарушив данное себе обещание… Но обняла его сильнее, чтобы не подумал, что я от него бегу… Это он бежит, в бездну, не затягивая туда меня… Мне остается только считать толчки — и я начинаю считать их по-английски, медленно, чтобы не сбиться…

— Что?! — почти выкрикиваю я, когда он резко отрывает меня от подушки.

— Ничего, — он гладит меня по щеке.

Ничего? Догадался?

— Мне просто захотелось с тобой посидеть… У тебя красивая грудь. Я тебе говорил уже об этом?

Мотаю

головой — хотя не помню, ничего не помню. Он тянется ко мне губами, а я откидываюсь назад, чтобы убежать от них: я не хочу его поцелуев, не хочу… А он хочет и нагло тянет меня обратно, а я снова тянусь от него, точно маятник…

— Даша…

Он что-то сказал? Не слышу — в ушах звенит. Что это? Да? Нет…

— Кузя, нет!

— Так будет лучше…

Кто так решил? Он? Он снова надо мной, на расстоянии вытянутой руки, но я не тянусь к нему, мне плевать… Его рука дрожит, как и мое тело, но меня уже вышвырнуло на берег из кипящего моря, и я слышу каждый его вздох, но перестаю дышать сама… Что это было? И почему ничего больше нет? Есть только губы… Они дарят тепло, но мне нравилась дрожь. Верни ее! И я сжимаю его плечи, пытаясь вытрясти из него ответ — почему так? Почему у меня только так?!

Но он молчит. Просто тихо лежит у меня на плече, а я жую нижнюю губу — она такая противная сейчас, такая же резиновая, как у осьминога.

— На тройку хоть натянули? — шепчет Кузя мне в плечо, не поднимая головы, а я еле сдерживаюсь, чтобы не оторвать ее за волосы!

Хотя пусть не видит меня. Я не улыбаюсь. Лицо не резиновое, оно из гипса. Твердое и холодное. С капельками росы.

— Даш, это нормально… — он восстал из мертвых и коснулся губами моего влажного лба. — В другой раз… В другой раз все получится. Должно получиться.

До меня все еще долетал пепел тлеющего костра — внутри противно жгло, и я отвернулась от Кузьмы, который рухнул на подушку и уставился в потолок. Уже почти абсолютно черный.

— Предлагаю идти купаться, а потом…

Он не закончил фразу и сполз с кровати.

— Потом в душ… — и повторил это свое: — Потом. Берешь купальник или нагишом?

Я откинула ногой край одеяла и села.

— Давай голыми. Пошло все нафиг, — Я имела в виду и секс тоже. — В первый вечер на пляже никого не было.

— Пошло все нафиг, с этим я согласен.

С сексом тоже? Пошел нафиг? Я тоже согласна.

Глава 51 "Шампанское"

— Даш, ты не уснула тут?

Хорош вопрос, нечего сказать! Во-первых, сижу голая, завернувшись в полотенце, с мокрыми волосами, пусть на улице до сих пор и плюс двадцать семь. Во-вторых, его не было всего минуту. Не больше!

— Но глаз не открывай пока, — поспешил добавить Кузьма.

Ну, тогда я точно усну. После банана-сплита, за которым мы зашли, чтобы возвратить тару из-под минеральной воды, мы доплыли аж до буйков. В полной темноте. Нет, вру — вода, конечно, шла бликами от береговых фонарей, но о цивилизации в тот момент думалось меньше всего. По-детски верилось, что это так звезды играют с волнами или, в крайнем случае, на дне дочери царя морского зажигают для гадания свечи… Мне бы кто погадал — случится, не случится у меня с Тихоновом женского счастья? Но пока я тихо радовалась, что он хотя бы не трогает меня в воде — сейчас я бы точно приняла его за осьминога!