Шрифт:
Пол Мелкоу
Влюбленные одиночки
Рассказ из цикла "Дети сингулярности".
Мойра приболела — лежала в постели с кашлем, — и Матушка Рэдд выгнала нас на улицу. Поначалу мы слонялись по двору перед домом, чувствуя себя не в своей тарелке. Разумеется, нам случалось разделяться и раньше — это входит в программу обучения. В космосе нам придется действовать впятером, вчетвером или даже втроем, и мы тренировались выполнять задания
Мануэль взобрался на шпалеру перед домом, стараясь не задеть шипы роз, которые росли между планками. Он ухватился руками за подоконник, подтянулся и заглянул в окно, а потом зажал ступнями стебель розы и стал сгибать туда-сюда, чтобы сломать цветок.
Вижу Мойру, передал он.
— А она тебя видит? — Вопрос я задала вслух, поскольку Мануэль смотрел в окно, а ветер рассеивал феромоны, и до нас долетали только обрывки мыслей.
Мануэлю и Мойре достаточно увидеть друг друга. Связь будет восстановлена.
И тут окно распахнулось, и из него выглянула Матушка Рэдд. Мануэль отпрянул и рухнул вниз, но успел сгруппироваться, упал на траву, перекатился, растянулся на земле и присоединился к остальным — и все это с зажатой между большими пальцами ног розой.
Я коснулась его плеча, подкинув ему одну мысль, и он тут же протянул розу Матушке Рэдд.
Хитрость не удалась.
— Эй вы, пятеро, советую вам сегодня поискать другое место для игр. Мойра больна, и не хватало еще вам от нее заразиться. Исчезните! — Она со стуком захлопнула окно.
Несколько секунд мы обдумывали ее слова, потом воткнули розу в нагрудный карман моей рубашки и двинулись по дорожке прочь от дома.
Нам не хватало Мойры, зато имелось разрешение «исчезнуть» — в лес, на озеро или в пещеры, если у нас хватит храбрости. Мойра призвала бы к благоразумию. Но она осталась в доме.
Ферма представляла собой сто акров полей, засеянных гибридом сои и люцерны, которые Матушка Рэдд обрабатывала при помощи трех триад волов. По отдельности волы тупы как пробка, а объединенные в тройки могут пахать и сеять почти без вмешательства человека. Мы любили проводить лето на ферме. Утро предназначалось для уроков, но они не шли ни в какое сравнение с напряженными занятиями в школе на Космодроме, когда нам приходилось учиться весь день напролет, а иногда и по ночам. В школе мы приспособились спать по очереди, так что четверо или пятеро из нас всегда бодрствовали и были готовы к занятиям. Мы уже шестнадцатый год подряд приезжали на лето к Матушке Рэдд, с тех самых пор, как вышли из яслей.
Если двигаться по Бейкер-роуд на запад, то попадешь в Уортингтон и на Космодром, а если на восток, то к другим фермам, озеру и лесу. Выбрав восточное направление, мы выстроились в привычном порядке: впереди шествует Стром, а вокруг него, стараясь не удаляться слишком далеко, снует Мануэль. За Стромом иду я, за мной Кванта, а замыкает цепочку Бола. Место Мойры вслед за Квантой. Мы ощущаем эту пустоту, и Бола с Квантой пытаются заполнить ее, часто берясь за руки.
Пройдя около мили, мы успокаиваемся, хотя и не забываем
Мы миновали приемную станцию микроволнового излучения, спрятанную в сосновой роще прямо у дороги. Ее параболическая антенна, принимавшая луч СВЧ энергии от Кольца, сияла на солнце. Вся планета усеяна подобными «тарелками», каждая из которых может дать несколько мегаватт энергии поселениям на Земле. Теперь, когда Сообщества больше нет, нам столько энергии и не нужно. Именно Сообщество построило Кольцо, солнечные батареи и «тарелки». Прошло несколько десятилетий, а «тарелки» все еще работают.
Даже теперь, в ярком утреннем свете я могла различить Кольцо: бледная арка, перекинувшаяся от горизонта к горизонту. По ночам оно становилось ярче, настойчиво напоминая о себе тем, кто остался.
Бола принялся кидать веточки в микроволновый луч: маленькие метеоры, вспыхивающие ярким пламенем и превращающиеся в пепел. Потом нагнулся и подобрал небольшую жабу.
Остро чувствуя отсутствие Мойры, я сжала ладонью плечо Болы.
Живые существа нельзя.
Он пожал плечами — тоже мысленно, — и мне передалась его обида. Бола улыбнулся, почувствовав, как мне неловко играть роль Мойры в ее отсутствие. В Боле, который обладал интуитивным пониманием всех ньютоновых законов действия и противодействия, сидел какой-то чертик. То есть в нас. Он наш бунтарь.
Однажды инструкторы разделили нас на две тройки, мужскую и женскую, точно так же, как и всех одноклассников. Нам поставили задачу преодолеть полосу препятствий в невесомости — две мили колючей проволоки и веревок, имитация крушения корабля — и первыми найти «макгаффин». Все остальные команды были соперниками. И никаких правил.
Тогда нам только исполнилось двенадцать, и игры без правил были для нас еще в новинку. Обычно мы страдали от избытка ограничений. В тот раз все оказалось по-другому.
Стрем, Бола и Мануэль первыми наткнулись на «макгаффин». Они не стали забирать его, а устроили засаду, расставив в невесомости ловушки и западни. Им удалось взять в плен или вывести из строя остальные четыре команды. Результат — три сломанные руки и одна нога, два сотрясения мозга, семнадцать синяков и три пореза. Они связывали противников и запихивали в разрушенную хижину, где был спрятан «макгаффин».
Последними подошли мы, и мачта из стекловолокна просвистела мимо, едва не задев нас.
Мы с Мойрой и Квантой, укрывшись в воде, слышали их смех. Мы знали, что это команда наших мальчишек. Для феромонов было слишком далеко, но мы все же улавливали обрывки их мыслей: гордость и вызов.
— Вылезайте оттуда, сейчас же! — приказала Мойра. Из хижины тут же выпрыгнул Стром. В любой ситуации он слушался Мойру. Потом показался Мануэль.
— Бола!
— Дудки! — крикнул он. — Я победил.
Бола швырнул в нас «макгаффин», и Кванта поймала его на лету.
— Кто это — я? — разозлилась Мойра.