Влюблённые с горы Дураков
Шрифт:
В конце концов, я не выдержала и расплакалась – горько и безутешно! И только, когда слёзы иссякли, я с изумлением наконец-то осознала, что со мной происходит, почему я в одно и то же время испытываю эйфорию, тревогу, тоску и боль – я влюблена! Но влюблена я вовсе не в своего мужа…
***
Мне не хотелось спешить в суету и тесноту вагона, толкаться среди пассажиров, распихивающих по углам свои пожитки. Мне хотелось на минутку остаться одной, чтобы прочувствовать значительность
– А в Москве уже считай лето – плюс двадцать градусов! – услышала я голос мамы, когда всё-таки вошла в вагон и нашла своё купе.
– Да, а у нас тут снег с дождём в конце апреля! – поддержала разговор о погоде вторая женщина, находившаяся в купе. Выглядела она примерно так же, как и моя мама – крашеная блондинка со следами былой красоты на лице, с фигурой ещё не утратившей стройности, но уже потихоньку сдававшей позиции под напором лишних килограммов.
– А вот и Рита! – воскликнула мама, заметив меня.
– Здравствуйте! – поздоровалась я со второй женщиной, решив, что она моя попутчица. Женщина ответила на моё приветствие, а потом спохватилась:
– А Сашка то где?
Из-за моей спины вынырнул худенький парнишка в болоньевой курточке и шапке натянутой до бровей, мимо которого я прошла по коридору вагона, даже не взглянув, хотя и почувствовала, что заметив меня, он оторвался от того, что созерцал за окном, и уставился мне в след.
– Здравствуйте! Меня зовут Александр! – представился парень и протянул мне руку.
“Надо же какой джентльмен!” – подумала я, не спеша пожать протянутую руку. Потом подняла на тебя взгляд и, увидев в твоих огромных глазищах слишком много всего – надежду, удивление, ожидание, радость и испуг, невольно улыбнулась.
Наши мамы смотрели в след набиравшему скорость поезду с одинаково растерянными лицами…
– Город плачет, прощаясь с нами, – произнёс ты и прикоснулся рукой к стеклу, на котором застыли капли дождя.
– Да ты поэт! – усмехнулась я.
– Немножко, – ответил ты, тоже улыбнувшись.
Я заметила футляр с гитарой, которую ты взял с собой, и поинтересовалась:
– Зачем ты едешь в Москву?
– Чтобы стать настоящим музыкантом.
– А в Мурманске ты разве не мог стать настоящим музыкантом?
– Оставшись в Мурманске, я рисковал стать ресторанным лабухом!
– Мой отчим – ресторанный лабух. После очередной ссоры с ним мама любит давать мне один совет: “Доча, никогда не выходи замуж за музыканта! Это – не люди!”
Ты рассмеялся. Я успела разглядеть острые зубки и ямочки на щеках.
– Ну ей, наверное, виднее… А ты зачем едешь в Москву?
Я демонстративно достала из сумочки книгу и, открыв её, сделала вид, что начала читать,
Это был тест. Все мужики, как с цепи срываются в такой ситуации! Они прям жить дальше не смогут, если не узнают немедленно, сколько тебе лет и кем ты работаешь. Такое неуёмное любопытство всегда казалось мне проявлением глупости. Но ты не стал канючить: “Так не честно, я ведь ответил на твой вопрос!” Позднее, когда я поинтересовалась, почему ты не стал настаивать на ответе, ты объяснил: “У нас впереди было полтора дня в пути, я знал, что ты расскажешь о том, зачем едешь в Москву, тогда, когда будешь мне больше доверять”.
– А знаешь, что мы уже раньше встречались и не раз?
– Вот как? – я оторвала взгляд от книги и изобразила умеренный интерес к новой теме.
– Мы учились в одной школе в параллельных классах.
– Да ладно? Странно, что я тебя не помню…
– Ничего странного – ты меня в упор не замечала!
– А ты меня замечал?
– Ещё бы! Тебя все замечали… Ты ведь была самой красивой девочкой в школе.
Я собралась снова уткнуться в книгу, решив, что тема исчерпана, но ты продолжил:
– А ещё мы случайно встретились два года назад на улице… Мы с ребятами из моей группы решили дать что-то вроде уличного концерта. Мы уже не раз выступали – в клубах, но туда приходили нас послушать в основном наши друзья – такие же придурки, как мы. А нам было любопытно, как на нас отреагируют люди, которые нас не знают – будут ли слушать?
– И что – слушали?
– Да не так, чтобы очень… В основном проходили мимо, не глядя, но некоторые всё же останавливались. Ты была одной из тех, кто остановился. Я пел “Lady in red” и ты даже разок улыбнулась мне. А потом я стал петь “Атамана” и ты сразу же ушла. Блин! Я так расстроился! Больше никогда не пел эту песню. Не помнишь этого?
– Нет, прости.
– Да ничего. Не так уж хорошо я тогда пел…
– А когда ты занялся вокалом?
– Вот я родился и как начал орать!..
Я смеялась, когда открылась дверь и в наше купе ввалился довольно упитанный и уже слегка не трезвый проводник.
– Предъявляем билеты, – пробубнил он заученную фразу.
Мой билет был у меня под рукой, а вот билет моего попутчика куда-то запропастился. Ты обыскал все свои карманы, все сумки, потом начал звонить маме…
Проводник посмотрел на меня выразительным взглядом, как бы спрашивая:
– Этот придурок Ваш?
– О, нет! – ответила я ему так же взглядом, – Впервые его вижу!
В конце концов, с помощью мамы билет был найден.
– Если вам понадобятся чай, кофе, вино или презервативы, обращайтесь! – произнёс проводник прежде, чем выйти.
– Что это ещё за пошлые намёки? – притворно возмутился ты, когда за ним закрылась дверь.
Я снова схватила книжку, но не успела за ней отгородиться…
– Я заметил, ты Липскерова читаешь?
– Да.
– Это мой любимый автор.