Влюбленные женщины (Женщины в любви)

Лоуренс Дэвид Герберт

С чрезвычайной нежностью она взяла его лицо в свои ладони и поцеловала его глаза. Он открыл глаза, но он не двинулся, а просто смотрел на нее. У нее замерло сердце. Стремясь спрятаться от этого невыносимого, откровенного взгляда, она наклонилась и поцеловала его, шепча:

– Любимый, тебе пора.

Но ей было страшно до дурноты.

Он обнял ее. У нее упало сердце.

– Любимый, ты должен идти. Уже поздно.

– Сколько времени? – спросил он.

Голос ее мужчины звучал странно. Она задрожала. Ей было невыносимо тяжело.

– Пробило пять, – сказала она.

Но

он лишь вновь обнял ее. Сердце в ее груди плакало, разрываясь на части. Она твердо высвободилась из его объятий.

– Тебе действительно пора, – сказала она.

– Еще только минутку, – попросил он.

Она тихо лежала, прижавшись к нему, но не поддаваясь его чарам.

– Еще одна минутку, – повторил он, еще крепче прижимая ее к себе.

– Нет, – скованно сказала она, – я думаю, тебе не следует здесь дольше оставаться.

В ее голосе послышались холодные нотки, которые заставили его выпустить ее, и она поднялась и зажгла свечу. Значит, это конец.

Он встал. Его тело было теплым, полным жизни и страсти. Но ему было немного стыдно, он чувствовал какое-то унижение, одеваясь перед ней в свете свечи – он чувствовал, что сейчас, когда она почему-то настроена против него, он беззащитен перед ней, уязвим. Это было трудно понять разумом. Он быстро оделся, не пристегивая воротничок и не завязывая галстук. Однако он чувствовал себя наполненным и целым, обретшим свое завершение. Она же подумала, что очень смешно смотреть на то, как одевается мужчина – странная рубашка, странные брюки и подтяжки. Но ей на выручку вновь пришло воображение.

«Словно рабочий, собирающийся на работу, – подумала Гудрун. – А я будто жена этого рабочего».

Внезапно ее охватила неприятная дурнота – дурнота от его присутствия.

Он засунул воротничок и галстук в карман пальто. Затем сел и натянул сапоги. Они были насквозь мокрыми, как, впрочем, и носки и низ штанин. Сам же он был энергичным и теплым.

– Пожалуй, следовало бы надеть сапоги внизу, – сказала она.

Он, не отвечая, мгновенно стянул их и встал, держа их в руках.

Она всунула ноги в табочки и запахнулась в широкий халат. Она была готова.

Взглянув на него, замершего в ожидании, в застегнутом до самого подбородка пальто, низко нахлобученной кепке, и сжимающего в руках сапоги, она почувствовала, как в ней на мгновение ожило страстное, ненавистное влечение. Значит, оно не умерло.

У него было такое розовое лицо, в его расширившихся глазах читалось новое совершенно выражение. Она почувствовала себя древней старухой.

Она тяжело подошла к нему, ожидая поцелуя. Он быстро коснулся ее губами. Ей хотелось бы, чтобы его теплая, ничего не выражающая красота не очаровывала бы ее так, не подчиняла своей власти, не завораживала бы ее. Она становилась для нее бременем, которое ей было ненавистно, но сбросить его она не могла. Но когда она смотрела на его высокий мужественный лоб, на небольшой правильной формы нос и заглядывала в его голубые равнодушные глаза, она понимала, что ее страсть к нему пока еще не была удовлетворена и, возможно, никогда не будет удовлетворена. Только теперь у нее не было сил, на нее нахлынула дурнота. Ей хотелось, чтобы он ушел.

Они быстро спустились вниз.

Им казалось, что они ужасно шумят. Он шел за ней, а она, завернувшаяся в свое ярко-зеленое одеяние, шла впереди, освещая дорогу.

Она страшно боялась, что разбудит кого-нибудь из родных. Ему же было все равно. Ему было безразлично, узнает ли кто-нибудь об их связи. И она ненавидела его за это. Человек обязан быть осторожным. Нужно беречь себя.

Она прошла на кухню, аккуратную и чистую, какой служанка ее и оставила. Он взглянул на часы – двадцать минут шестого. Затем сел на стул и начал натягивать сапоги. Она ждала, наблюдая за каждым его движением. Ей хотелось, чтобы все скорее закончилось, для нее все это было огромным потрясением.

Он поднялся – она сняла засов с задней двери и выглянула наружу. Там все еще была холодная, сырая ночь – заря еще не вступила в свои права – и луна все еще висела в сумрачном небе. Она радовалась, что ей не нужно было дальше выходить.

– Ну тогда до свидания, – пробормотал он.

– Я провожу тебя до ворот, – сказала она.

И она вновь торопливо пошла впереди, освещая ему дорогу. У ворот она вновь остановилась, а он встал перед ней.

– До свидания, – прошептала она.

Он ласково поцеловал ее и пошел прочь.

Ей было мучительно слышать звук его твердых шагов, удаляющихся по дороге. О, какой же бесчувственной была эта твердая походка!

Она закрыла ворота и быстро и бесшумно прокралась обратно в постель. Когда она добралась до своей комнаты, когда дверь позади нее закрылась и она оказалась в безопасности, она облегченно вздохнула, груз свалился с ее плеч. Она свернулась калачиком в выемке, которую раньше заполняло его тело, все еще хранившей его тепло. И взволнованная, утомленная, но в то же время удовлетворенная, она вскоре погрузилась в глубокий, тяжелый сон.

Джеральд быстро шел в сыром сумраке приближавшегося рассвета. Он никого не встретил на своем пути. В его голове царил сладостный покой, все мысли куда-то исчезли, его разум походил на стоячий пруд, тело же было теплым и насытившимся, полным соков. Он быстро шел в Шортландс, обретя блаженную цельность.

Глава XXV

Жениться или не жениться?

Брангвены готовились уехать из Бельдовера. Отцу необходимо было постоянно находиться в городе. Биркин выправил разрешение на брак, но Урсула продолжала откладывать свадьбу. Она никак не могла выбрать определенную дату – она все еще колебалась. Шла третья неделя месяца, который она обязалась отработать в школе. Скоро должно было наступить Рождество.

Джеральд ждал, когда поженятся Урсула и Биркин. Он ожидал этого брака с таким чувством, будто вместе с ним что-то должно произойти и в его судьбе.

– Может, стоит организовать две свадьбы? – спросил он однажды Биркина.

– А кто будет второй парой? – поинтересовался Биркин.

– Гудрун и я, – сказал Джеральд с дерзким блеском в глазах.

Изумленный Биркин пристально посмотрел на него.

– Ты это серьезно – или же просто шутишь? – спросил он.

– Серьезнее некуда. Хорошо? Возьмете нас с Гудрун себе в пару?