Влюбленные женщины
Шрифт:
– Возможно, – сказал Беркин, понимая, что этот спор не к месту и не ко времени.
Однако Джеральд уже завелся.
– У народа может быть свой коммерческий интерес, – заметил он. – Без него нельзя. Народ – своего рода семья. А любая семья должна обеспечить свое будущее. И чтобы обеспечить его, приходится вступать в конкурентные отношения с другими семьями, то бишь нациями. Не вижу причины, почему нельзя этого делать.
И опять Гермиона некоторое время молчала с холодным, не допускающим возражений
– Мне кажется, пробуждать дух соперничества всегда плохо. Подобные действия ведут к вражде. А враждебные чувства имеют тенденцию нарастать.
– Однако нельзя ведь совсем уничтожить дух соревнования? – не сдавался Джеральд. – Это один из необходимых стимулов развития производства и улучшения жизни.
– Не согласна, – послышался неторопливый голос Гермионы. – Думаю, без него можно обойтись.
– Должен признаться, – вмешался Беркин, – что мне ненавистен дух соревнования. – Гермиона надкусывала хлеб, медленно отводя оставшийся кусок ото рта несколько нелепым движением. Она повернулась к Беркину.
– Да, он тебе ненавистен, – удовлетворенно подтвердила она.
– Он мне претит, – повторил он.
– Да, – прошептала она, успокоенная и довольная.
– Однако, – настаивал Джеральд, – никто не позволит вам отнять средства к существованию у вашего соседа, почему же позволительно одной нации лишить этих средств другую?
Со стороны Гермионы послышалось невнятно выраженное недовольство, оформившееся затем в слова, произнесенные ею с нарочитым безразличием:
– Речь не всегда идет только о собственности, не так ли? Не все ведь упирается в вещи?
Джеральда уязвил намек на якобы продемонстрированный им вульгарный материализм.
– И да, и нет, – ответил он. – Если я пойду и сорву шляпу с головы некоего человека, шляпа автоматически станет символом его свободы. И если он начнет бороться за свою шляпу, это будет борьба за свободу.
Гермиона почувствовала себя загнанной в угол.
– Хорошо, – раздраженно проговорила она. – Однако приводить в споре фантастические примеры не совсем корректно. Зачем какому-то человеку подходить и срывать шляпу с моей головы? Он не станет этого делать.
– Только потому, что такой поступок противозаконен, – заявил Джеральд.
– Не только, – поправил его Беркин. – Девяноста девяти мужчинам из ста не нужна моя шляпа.
– Это спорный вопрос, – возразил Джеральд.
– Все зависит от того, какова шляпа, – засмеялся новобрачный.
– А если данному человеку все же нужна та шляпа, что находится на мне, – сказал Беркин, – то мне придется решать самому, что является для меня большей потерей – шляпа или моя позиция независимого и стоящего над схваткой человека. Если я вступлю в борьбу, то утрачу последнее. Для меня важно, что выбрать – свободное волеизъявление
– Правильно, – сказала Гермиона, глядя на Беркина странным взглядом. – Правильно.
– А вы бы позволили сорвать с вашей головы шляпку? – задала новобрачная вопрос Гермионе.
Сидящая безукоризненно прямо женщина медленно, словно под влиянием наркотиков, повернулась к новой собеседнице.
– Нет, – ответила она жестко своим низким голосом, в нем послышался тихий смешок. – Я никогда не допустила бы, чтоб с моей головы сорвали шляпку.
– А что бы ты сделала? – спросил Джеральд.
– Не знаю, – сказала Гермиона. – Может быть, убила. – Опять раздался этот странный смешок, зловещий и характерный для ее манеры общения.
– Разумеется, я понимаю точку зрения Руперта, который хочет разобраться, что ему дороже – шляпа или спокойствие духа, – сказал Джеральд.
– Спокойствие тела, – уточнил Беркин.
– Хорошо, пусть так, – сказал Джеральд. – Но что бы ты выбрал, доведись тебе решать этот вопрос за всю нацию?
– Не приведи Господи, – рассмеялся Беркин.
– Однако допустим, что такое случилось, – настаивал Джеральд.
– Не вижу разницы. Если вместо короны у нации старая шляпа, пусть вор возьмет ее себе.
– А разве народ или нацию может венчать старая шляпа? – не унимался Джеральд.
– Думаю, очень даже может, – сказал Беркин.
– А вот я не уверен, – не согласился Джеральд.
– Я не согласна, Руперт, – вмешалась Гермиона.
– Что делать! – отозвался Беркин.
– А мне по душе старый национальный головной убор, – рассмеялся Джеральд.
– Но ты в нем выглядишь как чучело, – дерзко выкрикнула Дайана, сестра-подросток.
– Вы совсем заморочили нам головы этими старыми шляпами, – воскликнула Лора Крич. – Умолкни, Джеральд! Мы ждем тоста. Давайте выпьем. Наполните бокалы – и вперед! Речь! Речь!
Задумавшись о гибели нации или народа, Беркин машинально следил, как наполняют его бокал шампанским. Оно пузырилось у края бокала; когда лакей отошел, Беркин, неожиданно почувствовав при виде охлажденного вина сильнейшую жажду, залпом выпил шампанское. В комнате воцарилось напряженное молчание. Беркину стало мучительно стыдно.
«Случайно или намеренно сделал я это?» – задал он себе вопрос. И решил, что точнее всего будет сказать, что сделал он это «намеренно случайно» – есть такое вульгарное определение. Он оглянулся на приглашенного со стороны лакея. Тот подошел, и в том, как он ступал, ощущалось холодное неодобрение. Беркин подумал, что терпеть не может тосты, лакеев, торжественные приемы и весь род человеческий в большинстве его проявлений. Затем поднялся, чтобы провозгласить тост. Но чувствовал себя при этом отвратительно.