Влюбленный горец
Шрифт:
Улыбнувшись, провел пальцем вдоль одной косички. Дитя кельтов! Легко ощущалась магия, струившаяся по ее жилам. Она была сильной, очень сильной.
Он опять подивился тому, что Дейрдре не убила ее. Несмотря на то что от подземелья было далеко до зала для приемов, Куин слышал разговор Дейрдре со жрицей, когда та сказала, что ее могут спасти Маклауды.
Женщина что-то знала о нем и его братьях? Пожалуй, это вряд ли остановило бы Дейрдре. Тут была какая-то другая причина. Одну вещь про Дейрдре он знал совершенно точно: она была помешана на собственной безопасности, ее персона для нее самой была важнее
В качестве причины это могло сгодиться. Это, а еще черная магия, которой она пользовалась. Ненависть к ней зашевелилась внутри, а бог в нем зарычал и стал умолять выпустить его, обещать, что отомстит Дейрдре. Еще бы немного, и Куин согласился бы.
Сосредоточившись, он заставил бога замолчать и вновь восстановил над ним контроль. Каждый раз это становилось делать все труднее. Он с тоской подумал, что братьям надо бы поторопиться, иначе произойдет непоправимое.
Куин замер, когда женщина застонала. Должно быть, она страдала от боли, но он ничем не мог помочь ей здесь. К тому же в темнице было холодно. Они находились глубоко под землей, по стенам бежала вода, а воздух был очень влажным.
Он дотронулся до ее руки. Кожа была ледяной. Куин попытался представить себе, что на его месте сделали бы братья. У него не было ни еды, ни одеял, ничего, что помогло бы унять боль. Может, таким образом он лишь оттянет ее смерть?
Куин опустился на плиту и вспомнил о Лукане и женщине, которую тот любил. Кара прекрасно подходила его брату во всех смыслах. Ему было интересно, поженятся ли они или нет. Он думал, что поженятся, но мысль о том, что церемония состоится в его отсутствие, наполняла его такой болью, что становилось трудно дышать.
Затем его мысли обратились к Фэллону. Как самого старшего, его с рождения готовили исполнять обязанности главы рода. Никто и предположить не мог, что какой-нибудь злодей вроде Дейрдре уничтожит весь клан и оставит их в одиночестве.
Куин собственными глазами видел, как трудно было Фэллону справиться со своим богом. Однако он ничем не мог помочь ему, потому что сам убивался по жене и сыну.
Лукан сделал все от него зависящее, чтобы братья остались вместе. Куин ненавидел себя за ревность к нему. Лукан столько сделал для того, чтобы Куин справился со своей яростью, а Фэллон — с состоянием оцепенения, что в полной мере заслужил счастье.
Вместо того чтобы разделить с Луканом его радость, Куин обиделся на него. Он завидовал ему. Брат получил то, что Куин пытался отыскать всю свою жизнь — любовь. Чистую, настоящую любовь.
Такого рода привязанность Куин не испытает никогда. В этом он был уверен.
Он повернулся и глянул на женщину. Она была маленькой и настолько хрупкой, что в первый момент ее можно было принять за ребенка. Но потом глаза останавливались на очертаниях ее груди, полной и зрелой.
Ее одежда была сшита из простой материи, хотя полоска золота, которая скрепляла ее волосы, говорила о том, что она птица высокого полета. Правда, по ее виду это трудно было сказать, но со жрицами всегда так.
Не удержавшись, он наклонился и еще раз вдохнул ее аромат. Она пахла чудесно, и он как будто снова оказался в своем замке на берегу моря.
Куин оглядел ее лицо. Длинные черные ресницы были спокойно опущены. Темные брови выгнулись аккуратными дугами. Ему стало любопытно,
У нее были высокие скулы, маленький вздернутый нос и рот, который просто умолял себя поцеловать. От вспыхнувшего желания заныло в паху, перехватило дыхание. Ничего не соображая, Куин пальцем коснулся ее губ. Они оказались такими нежными, что он чуть не наклонился, чтобы поцеловать ее.
Вкусить. Насладиться. Затвердить свое право.
Держи себя в руках!
Стиснув кулаки, Куин зажал их между бедер. Возбуждение овладевало им. Он не мог отвести от нее взгляда. Ее грудь равномерно поднималась и опускалась, и у него вдруг возникло желание сорвать с нее одежду и насладиться неземной красотой. Этой молочно-белой кожей, этими изящными линиями обнаженного тела. Ласкать ее, обнимать, держать в объятиях…
— О, дьявол, — простонал он, борясь с волной вожделения.
Он не предавался воздержанию, как это делали Фэллон и Лукан. Нет, когда становилось невмоготу, Куин удовлетворял свои плотские желания. Незаметно для братьев он покидал замок, уходил по ночам, держась в тени.
Но еще никогда ему так не хотелось дотронуться до женщины, попробовать на вкус, почувствовать ее, как эту жрицу, которая лежала рядом.
Женщина издала долгий и низкий стон. Взгляд Куина метнулся к ее лицу. Он закусил губу, чтобы не застонать самому. Краешком глаза он увидел, что Арран и близнецы тоже уставились на нее.
Дрожащей рукой Куин дотронулся до ее лба. Вероятно, от прикосновения ей стало больно, потому что она задержала дыхание.
— Не надо шевелиться, — шепотом предупредил он, стараясь оградить ее от нового приступа боли.
Глава 3
— У вас на затылке приличных размеров шишка и, как мне кажется, синяки на ребрах.
Маркейл застыла при звуках этого низкого, густого голоса, который окутал ее, как туман, сползающий с гор. Она непроизвольно вздрогнула, и совсем не от холода, царившего в подземелье.
На секунду она вдруг забыла про пульсирующую боль в голове, про то, как больно дышать. Все мысли сосредоточились на том, кому принадлежит этот чувственный голос с повелительными интонациями. В голове словно било молотом. А Маркейл стала вспоминать, что произошло с ней за минувшую неделю. Свой бег через лесные заросли. То, как Данмор с вирранами окружили ее, как доставили к Дейрдре, а потом сбросили в подземную тюрьму.
Маркейл вспомнила, как внизу ее окружили Воители, и неожиданно что-то огромное и черное кинулось на нее. Она глубоко вздохнула и тут же пожалела об этом. Грудь пронзила резкая боль.
— Спокойно, не волнуйтесь.
Тот же чарующий, обволакивающий голос снова пророкотал над ухом, и она почувствовала себя защищенной. Самообман, конечно, она это понимала. Но в ее нынешнем положении разве могло быть по-другому?
Маркейл облизнула губы и проглотила стон. Даже такое простейшее движение отзывалось приступом боли в голове. Она немного полежала неподвижно. Ей показалось, что до нее донеслись звуки чьего-то пения, но чем внимательнее она вслушивалась, тем голоса становились тише. Наконец замолкли совсем.