Вместе с Россией

Иванов Егор

— Здравствуй, Александр Васильевич, — любезно приветствовал гостя Николай Николаевич. — Садись!

Министр склонил голову набок и, буравя великого князя острыми глазками, плотно уселся в кресло. Не изъявляя особого подобострастия, фигура его все же излучала столько преданности и уважения, что великий князь одобрительно подумал: «Ловок!»

Николай Николаевич не ошибался. Кривошеин действительно весьма успешно делал карьеру отчасти и потому, что умел всегда подластиться к начальству, а иногда деликатно и почти твердо возразить ему.

— Ваше высочество, я спешил приехать в вашу ставку хотя бы

за несколько часов до прибытия государя, чтобы проинформировать вас о некоторых событиях, которые привели к единодушному требованию отставки Сухомлинова… — с места в карьер начал министр.

— Государь приезжает завтра, десятого…

— Так вот, ваше высочество, — словно не заметив вспышки радости, блеснувшей в глазах собеседника, продолжал Кривошеин, — вам, наверное, докладывали, что две недели назад на торгово-промышленном съезде в Петрограде господин Рябушинский произнес громовую речь о мобилизации промышленности и созыве Думы.

— М-да! Что-то слышал… — уклончиво пробормотал верховный.

— Требования общественности и думских кругов сводятся пока не к вопросу программы, а к призыву людей, коим вверяется власть… — вкрадчиво продолжал Кривошеин. — Мы, старые слуги царя, берем на себя неприятную обязанность обратиться к государю с заявлением о необходимости уступить общественному мнению, то есть созвать Думу и сменить непопулярных министров…

Великий князь был хорошо осведомлен от своих клевретов о брожении в думских и правительственных кругах, которое возникло из-за военных неудач. Верховное командование относило их вовсе не на свой счет, а целиком, к недостатку боевых припасов и вооружения. В этом обвиняли только Сухомлинова. Анастасия Николаевна и ее сестра Милица ничем другим не занимались в Петрограде и Знаменке, как выслушиванием и вынюхиванием. От брата Петра, женатого на Милице, Николай Николаевич знал в деталях о всех слухах в столице, в придворных, военных, чиновных кругах.

— Ваше высочество, я предложил вместо нынешнего министра внутренних дел Маклакова рекомендовать его величеству князя Щербатова, Алексея Андреевича Поливанова — для военного ведомства вместо Сухомлинова, сенатора Милютина для юстиции и Самарина на место Саблера… — продолжал «серый кардинал». — По мнению Сазонова, просьба об удалении Горемыкина одновременно с названными министрами могла бы повредить успеху всего плана…

Великий князь пожевал губами, раздумывая. Выходило, что общественность, мнение которой так четко формулировал министр земледелия, нацелилась действительно в самых преданных слуг царя.

«Излагая это мне заранее, — думал Николай Николаевич, — Кривошеин и другие, видимо, считают меня сторонником и тем лицом, кто прежде всего заинтересован в переходе власти от государя к более популярному члену царствующего дома, то есть ко мне. Хм, надо их осторожно поддержать. Пусть общественность постарается для меня, а я сумею накинуть на нее узду, если посмеют относиться ко мне, как к племяннику!..»

Целиком связывать свое имя с оппозицией великий князь, однако, не захотел. Поэтому он прикинулся неосведомленным.

— Александр Васильевич! — с удивлением воскликнул Николай Николаевич. — Но ведь третьего июня государь дал отставку Маклакову…

— Позвольте досказать, ваше высочество! — прервал его министр. — Дело

было так. Двадцать восьмого мая Барк, Харитонов, Рухлов, Сазонов и я явились вечером к Ивану Логгиновичу и возбудили ходатайство об освобождении от должностей, ежели не будут удалены из совета министров из-за их полной неспособности в первую очередь Маклаков, а затем и Сухомлинов… Горемыкин на следующий день доложил государю об этом требовании.

— И что он сказал? — оживился великий князь.

— Государь решил, что большие перемены производить несвоевременно, но Маклакова удалить согласился… Теперь, накануне приезда его величества в ставку, я и хотел договориться с вами, ваше высочество, о необходимости совместных стараний для замены Сухомлинова Поливановым. Наиболее трезвомыслящие министры, думская общественность, а главное, английское и французское посольства целиком одобрят такой государственный шаг…

«Хитер, черт! — опять подумал Николай Николаевич. — Знает, к кому прискакать хлопотать о Сухомлинове… Ну что ж, племянник! — позлорадствовал великий князь. — Приезжай поскорее!»

— Однако я не в восторге от предложенной вами кандидатуры Поливанова на должность военного министра… — вслух высказался верховный.

«Вот змей! — любовно-восхищенно воскликнул мысленно верховный, очарованный до конца Кривошеиным. — Ну и умен! Когда сяду на трон, обязательно призову тебя в премьеры!..»

На следующий день утром мощный паровоз «Борзиг» осторожно втянул на «царский» путь под соснами синий с золотыми орлами литерный поезд. Первым в салон-вагон его величества по обычаю вошел верховный главнокомандующий. На дебаркадере почтительно ожидал призыва к царю начальник штаба Янушкевич, министр земледелия Кривошеин, генерал-квартирмейстер Данилов.

После довольно долгого ожидания, когда генералы и министр притомились, стоя на ногах, дверь тамбура отворилась, Воейков пригласил к государю министра Кривошеина.

До крайности склонив голову набок и низко согнувшись, вошел министр в кабинет царя. Великий князь сидел подле письменного стола, а за столом, словно придавленный печальным известием, Николай Александрович.

— Верховный главнокомандующий, — начал он в сторону, — просит меня сместить Владимира Александровича Сухомлинова и назначить вместо него генерала Поливанова… О том же докладывал третьего дня и Иван Логгинович…

Кривошеин прекрасно понимал, что царю крайне неприятно соединенное давление, оказываемое на него и верховным главнокомандующим, и председателем совета министров, и министрами. Поэтому хитрый «серый кардинал» премьера и один из главных организаторов оппозиции решил не возбуждать самодержца против себя, а прикинуться только разделяющим мнение большинства.

— Я приказал подготовить на имя Сухомлинова рескрипт с извещением об отставке, — медленно, с усилием вымолвил царь, по-прежнему глядя в окно. — Письмо должно быть милостивым. Я люблю и уважаю Владимира Александровича! — В голосе Николая зазвучало упрямство. — Пусть в рескрипт включат мои слова: «беспристрастная история будет более снисходительна, чем осуждение современников»… И вызовите в ставку генерала Поливанова для уведомления его о назначении военным министром… Вызовите и князя Щербатова, я назначу его на вакансию в министерство внутренних дел.