Вместе во имя жизни (сборник рассказов)
Шрифт:
Была здесь, правда, и другая дверь. Она вела в помещение, где не было электрического света, и пани Груберова уверяла, что там страшный беспорядок и полно разного хлама. Один из солдат, на которого особенно сильное впечатление произвела красота Маргиты, предложил на этом закончить осмотр погреба, однако двое других решили хотя бы мельком заглянуть и туда. Они вошли туда вместе с Людвигом, осветившим помещение спичкой.
Тут действительно был страшный беспорядок, и Людвига это удивило. Он хорошо знал, как аккуратна его мать. Она всегда заботилась о собранных продуктах. Картофель
— Не поместилось все в ящик. В этом году хороший урожай, и я ничего не продавала.
Последние слова ее были еле слышны, улыбка застыла на губах, она напряженно следила за солдатом, положившим руку на один из мешков, лежащих на ящике.
В эту минуту с грохотом опрокинулась на пол огромная корзина. Яблоки покатились во все углы погреба. Прекрасная Маргита прыгала между ними, заливаясь детским смехом и взмахивая руками так, что приподнимались полы ее халата и мелькали розовые колени. Вместе с остальными Людвиг, смеясь, бросился собирать рассыпавшиеся яблоки. На пани Груберову уже никто не обращал внимания. Набив яблоками карманы, солдаты со смехом вышли из подвала.
Пани Груберова все еще не знала, что живущая внизу молодая женщина, забрав новорожденную дочку, ушла в ночь.
Когда Людвиг вернулся, он нашел мать сидящей на ступеньках лестницы. «Нет, воина не для женщин. Я не должен допустить, чтобы она их коснулась», — подумал он, увидев на лбу матери крупные капли нота.
Маргита уже лежала в постели, а на полу валялась ночная рубашка ее матери.
Людвиг присел к камину. Откинув голову, он тихонько насвистывал какую-то мелодию. Перед его глазами мелькали бантики и ленты. Он вспомнил жену, и кровь его вскипела.
Часы на стене пробили без четверти двенадцать, вслед за ними в тишине послышались удары часов на городской башне. Тяжелые звуки нарушили покой спящего города и наполнили тоской усыпанные снегом улицы.
При новом ударе ветра в окно Людвиг поежился, наклонился к камину и сказал:
— Не очень приятная служба — мотаться в такой час по домам…
Панн Груберова смотрела на огонь, сложив руки на коленях, и по ее лицу трудно было понять, слышала она его или нет. Потом она вдруг заговорила быстро и прерывисто, сначала тихо, потом все громче и громче:
— А зачем им мотаться? Почему они не спят в своих домах? Почему они врываются в наши комнаты и подвалы? Почему? Зачем они принесли к нам страх и смерть? Почему они вообще в нашей стране, если их дома за тысячи километров отсюда?
Пораженный Людвиг со страхом глядел на мать. Гнев в его глазах смешался с удивлением.
— Но, мама… Ведь если бы не этот партизан…
— В нашей стране почти все — партизаны. В горах, в учреждениях, в больницах, на заводах и фабриках… Каждый каким-либо способом сопротивляется и защищается от немцев…
— Не говори так, мама. Нельзя так забываться. Если бы тебя кто услышал, то подумал бы, что ты тоже способна
Минуту в комнате стояла тишина. Потом пани Груберова твердо произнесла:
— Да, я его и спрятала.
Людвиг встал, прошелся по комнате. Потом остановился перед матерью и, сверкая глазами, проговорил:
— Смешно. Я полагал, что буду чувствовать себя здесь спокойно. Но мне кажется, я понимаю тебя. Эта война коснулась каждого из нас, а вас, женщин, в первую очередь. Но уверяю тебя, это не будет продолжаться долго. Скоро конец. Великолепный победный конец — может быть, через неделю, может, через две. Дальше, чем до границы, мы не пойдем!
— А меня не интересует этот ваш великолепный конец. Я знаю, о какой победе вы мечтаете. Но я не двинусь из этого города никуда. Тут я родилась, тут мой дом, тут я и умру.
Пани Груберова стремительно поднялась с кресла, мгновение постояла и потом медленно двинулась к двери.
Когда она проходила мимо Людвига, он схватил ее руку, нежно притянул мать к себе и прошептал:
— Но ведь мы уйдем отсюда? Это же не последнее твое слово?
Пани Груберова прижалась лбом к его лицу. В эту минуту он целиком принадлежал ей, ее прекрасный сын, большой, добрый, любимый… Но это сладостное ощущение через секунду прошло. Она высвободилась из его объятий и сухо сказала:
— Я приготовлю тебе завтрак. Ты уедешь с первым поездом?
Людвиг уже не отвечал. Он упрямо глядел на угасающий огонь, на его лице появилось злое выражение.
В половине второго Людвиг встал с постели. Тихонько проскользнул в коридор, затаив дыхание, спустился по лестнице. Он открыл известным ему способом погреб, включил свет, окинул быстрым взглядом все помещение, затем отворил дверцу в конце погреба и посветил перед собой электрическим фонариком.
И хотя Людвиг был готов ко всему, то, что он увидел, его поразило. Огромный ящик для картошки в углу был раскрыт, и в нем стоял, очевидно, только что проснувшийся человек в форме словацкого офицера. Шинель его лежала на полу.
Людвиг уже хорошо продумал начало разговора с ним. Из беседы с матерью он понял, что найдет его здесь. Но ему и в голову не могло прийти, что этим человеком окажется… Владо.
Встреча была настолько неожиданной, что прошла по меньшей мере минута, прежде чем Людвиг пришел в себя. Они неподвижно стояли друг перед другом, и их лица были одинаково бледными. Людвиг попытался улыбнуться. Безуспешно.
— Мы все-таки обманули их! — Он наконец овладел собой и добродушно улыбнулся, но злое выражение по-прежнему оставалось в глазах.
Человек, стоящий в ящике, и бровью не повел. Он четко помнил слова пани Груберовой: «Сегодня вечером должен прийти наш Людвиг». Она до сих пор по-матерински заботилась о Владо, а он привык ей слепо верить.
— Я хочу тебе помочь, поэтому я здесь, — продолжал Людвиг, стараясь, чтобы слова его звучали тепло, и с удивлением заметил, что это ему плохо удается. Он достал из кармана портсигар и предложил давнему приятелю закурить.
— Тебе дали что-нибудь поесть? Мама заботлива, я знаю, но на этот раз она вряд ли думала об этом…