Вне правил
Шрифт:
Как члены общества, мы все свято верим, что у обвиняемого в совершении тяжкого преступления есть право на справедливый суд, но далеко не всем нравится, когда для обеспечения этого права привлекается толковый адвокат. Меня часто спрашивают: «Как вы можете защищать такого подонка?» На это я просто отвечаю, что кто-то должен это делать, и быстро ретируюсь.
Хотим ли мы в самом деле справедливого судебного разбирательства? Нет, не хотим. Мы хотим справедливости, причем немедленно. А что является справедливым, определяем сами в каждом конкретном случае.
Точно так же мы не верим в справедливое судебное разбирательство, поскольку ничуть не сомневаемся, что его не существует. Презумпцию невиновности теперь сменила презумпция вины. Бремя доказательства
Как бы то ни было, адвокаты бросились врассыпную, и Гарди остался без защитника. И вскоре позвонили мне, что довольно красноречиво свидетельствует о моей репутации – уж не знаю, радоваться этому или огорчаться. В юридических кругах нашей части штата теперь хорошо известно, что, если все отказываются вести дело, надо обратиться к Себастиану Радду. Он готов защищать кого угодно!
После ареста Гарди возле тюрьмы собралась толпа и требовала справедливости. Когда полицейские вели его в наручниках к фургону, чтобы отвезти в суд, толпа осыпала его проклятиями и забрасывала помидорами и камнями. Об этом подробно написали в местной газете и даже сняли специальный репортаж для вечерних новостей Города (в Майлоу нет своей сетевой станции, только дешевое кабельное оборудование). Я умолял перенести суд в другое место, просил судью проводить судебные заседания не меньше чем за сто миль от Майлоу, чтобы имелся хоть какой-то шанс найти хотя бы нескольких присяжных, кто не швырял бы в подсудимого камнями и не проклинал его за ужином. Но нам отказали. Все мои досудебные ходатайства были отклонены.
Город жаждал справедливости. Жаждал крови.
Наш фургон свернул к зданию суда и остановился у заднего входа: группы поддержки не наблюдается, но кое-кто из завсегдатаев, как всегда, на месте. Они собрались за полицейским ограждением, выставленным неподалеку, и размахивают убогими плакатами с очень содержательными надписями, вроде «Детоубийцу в петлю!», «Сатана ждет!» и «Радд, подонок, вон из Майлоу!». Этих трогательных энтузиастов набралось около десятка, и их цель – поглумиться надо мной, но главное – показать свою ненависть к Гарди, которого вот-вот должны привезти сюда же. В первые дни процесса эту маленькую группку даже снимали, и кое-кто со своими плакатами попал в газеты. Понятное дело, это еще больше их раззадорило, и с тех пор они дежурят здесь каждое утро. Толстуха Сьюзи держит плакат «Радд – подонок!» и смотрит так, будто хочет пристрелить меня на месте. Боб-Патрон, утверждающий, будто приходится родственником одной из погибших девочек, сказал, о чем даже написали, что судебный процесс был пустой тратой времени. Боюсь, в этом он прав.
Остановив фургон, Напарник устремляется к моей двери, к нему присоединяются три молодых помощника шерифа такой же внушительной комплекции. Я выхожу, и меня сразу обступают, чтобы прикрыть, после чего вталкивают в заднюю дверь здания суда, а Боб-Патрон громко обзывает шлюхой. Я благополучно добрался и теперь в безопасности. Я не знаю ни одного случая за последнее время, когда адвоката по уголовным делам застрелили у здания суда в разгар судебного процесса, однако уже смирился с тем, что вполне могу оказаться первым.
Мы поднимаемся по узкой задней лестнице, на которую никого больше не пускают, и меня проводят в небольшую комнату без окон, где когда-то держали заключенных, дожидаясь появления судьи. Через несколько минут прибывает Гарди, доставленный в целости и сохранности. Напарник выходит в коридор и закрывает за собой дверь.
– Ну как ты? – спрашиваю я, когда мы остаемся одни.
Он улыбается и потирает запястья, на несколько часов освобожденные от наручников.
– Кажется, нормально. Спал мало.
Душ он не принимал, потому что боится его принимать. Время от времени он пробует это сделать, но ему не включают горячую воду. Поэтому от Гарди
– Что сегодня? – спрашивает он с почти детским любопытством. Коэффициент умственного развития Гарди равен семидесяти, это едва позволяет привлечь его к уголовной ответственности и вынести смертный приговор.
– Боюсь, то же самое, Гарди. Продолжение прежнего.
– А ты не можешь заставить их перестать врать?
– Нет, не могу.
У штата нет никаких улик, свидетельствующих о причастности Гарди к убийствам. Абсолютно никаких. Поэтому, вместо того чтобы принять это во внимание и пересмотреть заведенное дело, штат поступает так, как привык поступать в подобных случаях. А именно: идет напролом, закусив удила, опираясь на вымыслы и сфабрикованные показания.
Гарди провел в зале суда две недели, слушая ложь с закрытыми глазами и медленно качая головой. Он способен качать головой несколько часов подряд, и присяжные наверняка считают его психом. Я просил его этого не делать, а сесть ровно, взять ручку и что-нибудь записывать в блокнот, будто у него есть мозги и он хочет бороться и победить. Но он просто не в состоянии это сделать, а спорить со своим клиентом в зале суда я не могу. Я просил его также прикрыть руки и шею, чтобы не было видно татуировок, но он ими гордится. Я просил его избавиться от пирсинга, но он настаивает на том, чтобы оставаться самим собой. Светлые головы, управляющие тюрьмой Майлоу, запрещают заключенным пирсинг любого рода, если, конечно, речь не идет о Гарди, который отправляется на заседание суда. В этом случае пусть он утыкает хоть все лицо. Пусть все увидят, какой Гарди ужасный и больной на всю голову сатанист, и у присяжных не будет никаких проблем с признанием его виновным.
На гвозде висит вешалка с белой рубашкой и штанами цвета хаки, в которых он ежедневно появлялся в суде. Этот дешевый комплект я купил для него на свои деньги. Он медленно расстегивает оранжевый тюремный комбинезон и вылезает из него. Он не носит нижнего белья – я заметил это в первый день суда и с тех пор пытаюсь не обращать внимания. Гарди медленно одевается.
– Сколько же вранья, – произносит он.
И он прав. На сегодняшний день со стороны обвинения были заслушаны девятнадцать свидетелей, и ни один из них не устоял перед искушением хоть как-то при-украсить свои показания вымышленными деталями или откровенно соврать. Патологоанатом, делавший вскрытие в криминалистической лаборатории штата, сообщил присяжным, что две маленькие жертвы утонули, но также добавил, что способствовала этому «травма от удара тупым предметом» по голове. Обвинению будет намного проще, если жюри сочтет, что девочек изнасиловали и избили до бесчувствия, а потом бросили в пруд. Никаких доказательств, что девочки подверглись сексуальному насилию, нет, однако это ничуть не помешало обвинению включить изнасилование в список предъявленных обвинений. Я бился с патологоанатомом на протяжении трех часов, но с экспертом трудно спорить, даже если он некомпетентен.
Поскольку у обвинения нет никаких доказательств, оно вынуждено их фабриковать. Самые возмутительные показания дал тюремный стукач по кличке Сажа, как нельзя более ему подходящей. Он поднаторел на ложных показаниях в зале суда и всегда говорит то, что от него хотят услышать. А с Гарди вышло вот как. Сажа очередной раз оказался в тюрьме по обвинению в торговле наркотиками, и ему светит десять лет за решеткой. Полицейским требовались нужные показания, и, естественно, Сажа подвернулся весьма кстати. Ему сообщили кое-какие детали преступления, а затем перевели Гарди из региональной тюрьмы в окружную, где сидел Сажа. Гарди понятия не имел, почему его туда перевели и какую ему приготовили ловушку (это произошло еще до меня).