Вне закона

Круз Андрей

– Мексиканец из себя. Сапоги у него крутые, золотом по коже. Ну и усы.

– Это Эль Бота, – засмеялся Гела. – Большой человек в Хуаресе, кстати. Не знал, что он здесь, спасибо. Один он был?

– С Бутчем.

– Он один не ходит вообще-то, где-то его люди были поблизости. Хорошо, что рассказал, правда.

– Слушай, Гела, – вдруг решился я на вопрос, – а ты такого Шнобеля не знал раньше?

– Знал, – кивнул Гела. – Замочили его, как все думают. Сначала здесь работал, потом в Желтухино сбежал, но сюда ездил. А что?

– С ним один человек пересекался, который меня кинул, – соврал я. – Пытаюсь следы

отыскать.

– Что за человек?

– Пит Брэдли.

– Нет, его не знаю, не слышал. Только Шнобеля встречал. Он, как и ты, из Америки сюда.

– А кто теперь в Желтухино товар возит вместо Шнобеля?

– Э-э, такие вопросы задавать, – засмеялся Гела. – Это как у дамы возраст спрашивать. Зачем тебе?

– У меня с «Висельниками» напряги, помнишь? – На пароходе историю со стрельбой и прочим рассказать пришлось, все равно ее остальные знали. – Раньше Шнобель возил, а теперь как бы не у «Висельников» в Батлере товар забирали. Мне тогда повнимательней быть надо.

Версия кривоватая, но Гела счел ее достаточной для своего ответа:

– Нет, «Висельники» туда возить не будут ничего. Они теперь и в Батлер не будут, из-за тех твоих проблем, так что спасибо.

Вот вроде и ничего не сказал и все же сознался, что дурь теперь в ту сторону везут из Кроу-Хилл.

Подошел официант с кувшинчиком вина и чистыми бокалами, затем выставил тарелку с нарезанным сыром и виноградом горочкой, сказал, что шашлык скоро будет. Гела неторопливо и с явным удовольствием налил вино в бокалы, пригубил из своего. Затем спросил негромко:

– Ты не знаешь, где Эль Бота остановился?

– Не знаю, не следил.

– Я могу через людей узнать, но мне интересоваться нехорошо, – поморщился он. – Ты ни у кого спросить не можешь?

А это что мне даст? Трудно сказать. Но похоже, что Гела хочет Эль Боту завалить.

– Я поинтересоваться могу, – ответил я осторожно, – но что услышу – пока не знаю.

– Это нормально, понятно разъяснил, – кивнул Гела. – Но вдруг? А то я начну, слухи пойдут, болтать начнут, а мы с мексиканцами… ну так, не очень хорошо, да?

Интересно, а он мексиканца сам исполнить хочет? Или у него тут все же люди есть? Или нанять кого намерен? А если намерен, то кого? Греков своих?

– Поинтересуюсь, – так же осторожно повторил я. – Больше ничего не могу обещать, не местный.

* * *

Несмотря на то что выпил вроде и немало, как-то не сильно хмелел, больше мысли давили. Мысли шли кучей от того, что я чувствовал себя вроде как головоломку собирающим, и каждая деталька совершенно непонятно для чего нужна. Она вообще может быть от чего-то другого, я ведь все это в полной темноте на ощупь подбираю. Помню, как в какой-то французской комедии был специальный автомат для проверки на везучесть. Много кнопок и много дырок. Нажимаешь любую кнопку и ждешь результата. Может подарить пирожное, а может молотком двинуть. Как повезет. Вот и я вроде как у подобной машины топчусь.

Но мысль о том, что можно будет купить целый буксир, заставляет и дальше ходить кругами у этой нехорошей машины. И искать остальные куски головоломки. Тем более что пока еще люди со мной информацией делятся. Я даже удивляюсь немного: что они так доверительно мне все рассказывают? Странно это.

Внизу в борделе было очень шумно, так что уснуть не удавалось. И прямо за стенкой

кто-то по-конски ржал басом, а под бас повизгивали две или три девки. А может, и больше. Вип-комнаты здесь, вот кто-то и затарился жрицами любви на все гроши, как «випу» и подобает. А стенки тонкие оказались. Спать бы пора, сонный, а не получается. Нет, все же не из-за шума, из-за мыслей это.

Встал, подошел к окну, выглянул, чуть приоткрыв шторы. В особнячке напротив окно на втором этаже светится. Тоже кому-то не спится. Это Хайди не спится, я ее вижу, у нее шторы чуть раздвинулись, щель в ладонь. Что она делает? Стоит и вроде как говорит с кем-то, по жестикуляции судя. Не поздновато для гостей? Или у нее кто-то вроде Джока есть? Не вроде меня, я у Сули приходящий, так поздно меня в ее спальне не бывает.

Потом Хайди отошла в сторону, и я увидел кусочек стола, а на столе – край черного кейса «пеликан». И крышка у него откинута.

Точно такой же «пеликан», как и у Сули. Это что может быть? Что за дивайс тут у всех мамасит? Или только у этих двоих?

– А-хре-неть, – протянул я, увидев, как Хайди подошла к кейсу и положила в него нечто очень похожее то ли на большой мобильный телефон, то ли на спутниковый. – Вот ты с кем говорила…

Точнее, с кем она говорила – я не понял, но болтала она точно по этому телефону.

И что это значит? Я никогда не видел здесь телефонов, и даже по пьяной лавочке никто про них не врал. Нет здесь ни телефонов, ни телевизоров, даже электричества нет… а у нее электричество откуда? А у Сули?

Они друг с другом по телефону говорят? Или с кем-то еще? Со всей сетью борделей? Бред. Кто-то должен был дать эти телефоны. А кто может их дать? Кто тут вообще все дает? Те, кто живет в запретке выше по течению Судьбы.

И что, они дают телефоны только хозяйкам борделей? За что? За сотрудничество с администрацией и всяким режимом? А какое сотрудничество у борделей может быть? Что-то я ничего не понимаю.

Я, кстати, многого не понимаю, просто пока вслух самому себе об этом не говорю. Вот я золото ищу, а попутно всех расспрашиваю, так? И каждый раз ожидаю услышать сакраментальное: «А с какой целью интересуешься?» – и не слышу. Ни разу не слышал, практически. Нет, понимаю, что кому-то, может, и надо, чтобы я дальше за этим золотом шел, но это именно что «кому-то». А я который раз прихожу к авторитету Толстому – а он мне прямо друг и что-то подсказывает. Где не подскажут сами, там намек дадут.

У меня что, как в какой-то игре «плюс сколько-то к харизме»? Нет, я человек как человек, вполне себе умеренно обаятельный и без задатков гипнотизера. Почему мне помогают? Я задаю себе этот вопрос и чувствую, что где-то совсем рядом есть ответ. Но этот ответ скрыт той самой странной ширмой, что стоит в моем мозгу, и когда я пытаюсь об этом задуматься всерьез, боль сводит череп так, словно его в тиски зажимают.

Ну вот меня выбросили здесь с вертолета, так? Чтобы я шел пешком, стрелял дичь, почти наверняка напоролся на «Висельников», потому что я с гарантией пойду к реке, а пойду потому, что меня у реки и «выложили», а тем, кто это сделал, какой в этом смысл? Вот зачем им это надо? Ну не накласть ли им на то, что делает и чем занят какой-то зэк, которого сбросили в каторжный мир и про которого можно смело забыть? Зачем это все? Почему я получил приз, выжив в этом походе?