Вне закона
Шрифт:
— Бр-р-р! Как вспомню смех той девчонки… Не нужно говорить об этом хлопцам. Засмеют. И про то, что я там нервничал, скандалил, тоже, знаешь, не стоит говорить. — Николай смущенно улыбнулся, протягивая мне все еще зажатый в руке плакат: — Вот наш трофей. Сам Гитлер! Я и не знал раньше, что он такой… противный!
Группа Аксеныча
В лесу нас ждали с новостями. Кухарченко ночью столкнулся в Рябиновке с какими-то вооруженными людьми и едва не ввязался с ними в перестрелку. Незнакомцы оказались окруженцам из
Десантники наперебой расспрашивали о казни бургомистра Кулыпичей. Щелкунов — он не отводил напряженного взгляда от Барашкова, скупо рассказывавшего о последнем ужине иуды, — побледнел и, перебивая Николая, решительно объявил о споем намерении собственноручно уничтожить следующего предателя.
— И я с тобой! — не очень уверенно вызвалась Надя. Ей тоже хотелось скорее испытать себя.
Самсонов медленно обвел нас всех взглядом и веско и убежденно произнес:
— Кровь иуды-предателя не марает рук. Изменник — не человек, а гад ползучий. Уничтожение врага народа не убийство, а акт гуманности. Если враг не сдается.
Надя смотрела на изрядно помятый портрет Гитлера, брезгливо вздернув нос. Через ее плечо глядела на плакат Алла.
— Гляди, запоминай! Может, Адольф завтра с вами в лесу тут повстречается, — насмешливо процедил Щелкунов, высмеивая, видимо, свои собственные честолюбивые мечты, — А что? Придет сюда, косой черт, по ягоды, а вы, девки, цап его!..
— А Витька-то! — засмеялась Надя. — Штаны порвал, а глядит гордо — будто самого Гитлера в лес привел!
— Вы, ребята, откуда? — спросил Барашков Токарева и Покатило. — Что за группа у вас?
— Кухарченко! — внезапно перебил Барашкова командир. Он кивнул на Барашкова и меня: — Займись-ка ими, втолкуй им мой приказ!
Лешка-атаман ухмыльнулся и отвел нас в сторону.
— Дело в том, — сказал он, когда мы уселись на плащ-палатке, — что я, как вы знаете, всего-навсего лейтенант и обязан подчиняться капитану Самсонову, а вы должны подчиняться мне. Понятно?
Что ты мелешь, Лешка? — спросил сбитый с толку Баращков. — Куда гнешь? Какой ты лейтенант? Самсонов, так тот — политрук…
— Товарищ Барашков, — тоном упрека начал Кухарченко, — капитан Самсонов прав: вы и в самом деле забыли про суб… субординацию. Мне, капитану и лейтенанту Бокову он ведь тоже лейтенант — придется всерьез заняться вашей дисциплиной. Так вот, больше не забывайте: Самсонов — капитан, а я и Боков — лейтенанты. Этих самых окруженцев мы решили присоединить к себе, — понизив голос, проговорил он вдруг серьезно, оглядываясь на Токарева и Покатило, — а у них почти все средние командиры. Не станем же мы, десантники, подчиняться окруженцам. Ясно? — Он вскочил и сильным рывком выдернул из-под нас палатку. У него смеялись теперь не только глаза, но и губы: — Ну, мелочь пузатая, хватит рассиживаться на командирском имуществе!
— Вот оно что!.. — протянул Барашков и, помрачнев вдруг, спросил, поднимаясь на ноги: — А я кто, тоже лейтенант?
— А вы все — младшие командиры, — усмехнулся Кухарченко и пошел к кружку «командиров», оживленно беседовавших
— Ну, а ты кто? — спросил я Щелкунова. В стороне от товарищей он разводил костер. — Ефрейтор?
— Разве нам не одним приказом присвоили старшинское звание? — усмехнулся Володька. — А если всерьез говорить, то не нравится мне этот маскарад. Все мы, выходит, самозванцы. Но командир говорит, что нам не до церемоний, не до фанаберий: нас одиннадцать, а против нас вся махина фашистского вермахта. Кстати… — Володька с видом заговорщика оглянулся по сторонам. — Начинается заваруха! Заметил, Кухарченко и Боков оба лейтенантами вдруг стали? В чем тут дело? Боков, понимаешь, пытался отговорить Самсонова от объединения с этими ребятами. Это, говорит, нарушит указания «Центра», нам велели, мол, заниматься только разведкой и диверсией, нам нельзя обрастать людьми, создавать отряды: мы должны оставаться маленькой группкой. И все в этом роде. Самсонов ему на это отвечает, что не может он отказать людям, раз они хотят бороться за Родину, сколько бы их ни приходило. Чуешь, какая заваруха началась!
— Ну, это не наше дело, — сказал я, поразмыслив. — А при чем тут Кухарченко?
— Как при чем? С Боковым-то командир разругался? А что ему мешает Лешку своим заместителем сделать?.. Тьфу, черт! Все спички извел! — Он стал на колени, раздул щеки. — Фу! — Володька потер кулаком глаза. — Эх вы! Не догадались с Барашковым топор у бургомистра одолжить.
Вдвоем мы кое-как развели костер, сходили по воду в болотце, повесили котелки надогнем. Надя, весело напевая, крошила финкой гречневые концентраты.
Я подошел к товарищам.
— В общем, — говорила Алла Буркова, — мы уже порядком насолили здешней немчуре: мины, расстрелы… Как бы нам не пришлось вскорости покинуть этот Хачинский лес.
— Да и дезертир ваш, — усмехнулся связной от группы Курпоченко Виктор Токарев, богатырь в летном комбинезоне, — может наделать нам всем кучу неприятностей. Придет к немцам с повинной и выложит им ключ от нашей лесной квартиры, где деньги лежат!..
— Какой дезертир?! — в один голос спросили мы с Барашковым.
Токарев не успел ответить: полил дождь, хотя небо было солнечным, безоблачно синим. Это был настоящий душ, отвесный, сверкающий, частый. Все полезли под плащ-палатку и под парашюты — их Кухарченко принес ночью из Рябиновки.
Под веселый, звонкий шум сверкающего слепого дождя Щелкунов рассказал Барашкову и мне о бегстве Гришки, товарища Гущина и Богданова, ушастого приймака из Рябиновки.
Гришка сбежал под утро с поста у лагеря и уже больше не возвращался.
Богданов так объяснил причину бегства своего бывшего друга:
— Не поверил, видать, в нашу силу. Армия, мол, вон какая сила — пушки, танки — и то не могла с немцем совладать. А у нас и вовсе мало силенок, с бору по сосенке, не устоим против немца, плетью обуха не перешибешь: словом, артель «Напрасный труд», перестреляют, перевешают, а для него главное — шкуру свою соблюсти. Немец-то, слыхать, опять наступает, на Керчь, Севастополь, похваляется — Харьков взял… Да и всегда был Гришка слаб в коленках. Таких людей в этой сторонке «баязливцами» зовут.
Щелкунов, никогда не стеснявшийся вслух выражать свои мысли, грубо заметил: