Вне зоны доступа
Шрифт:
— Это — очиток живучий.
— Что, простите? — переспросил я и едва не свалился со своего места, когда нас опять тряхнуло.
— Вот эти желтые цветущие кустарники.
Удивленный, что Яна Валентиновна соизволила со мной заговорить, я пожал плечами и отвернулся к окну:
— Красиво.
— Угу. Красиво. Но это растение ядовитое. Так что будьте осторожнее, когда пойдете в следующий раз в кустики по нужде.
Я моргнул. Опустил взгляд к собственному паху.
— А предупредить раньше вы не могли?
— Я задремала… — Стоцкая
— Вы живете с родителями?
— А что, похоже? — вздохнула Стоцкая.
— Послушайте, это не праздный интерес, — разозлился я, забывая о том, что мы не одни, — Мы буду жить в их доме, а потому хотелось бы знать, с кем нам придется сталкиваться.
— А что, если со мной? Вы все бросите и вернетесь обратно? Кстати, зачем вы здесь?
— У меня съемка для National Geographic, — отмахнулся я.
— Поменяли специализацию?
Поначалу я подумал, что Стоцкая меня подначивает, но когда она стащила с носа очки, понял, что ошибался. В ее глазах не было злорадства. Может быть, она не знала о том, что мне довелось пережить в течение последнего года? Да нет… Вряд ли. Кажется, об этом теперь знали все.
— Решил взять паузу.
Я перевел взгляд на скучающую дочку. Светка пялилась в окно и покачивала головой в такт гремящей в наушниках музыке. Ей не было дела до нашего разговора.
— Я не живу с родителями и постараюсь сделать так, чтобы мы не пересекались, — тихо заметила Стоцкая, когда я уже решил, что ответа мне не дождаться. А после вернула очки на глаза.
Я кивнул в ответ и наткнулся в зеркале заднего вида на внимательный взгляд Валентина Петровича. Вряд ли он мог слышать, о чем мы говорили с его дочерью, из-за играющего в салоне радио. Скорее просто почувствовал окутавшее нас напряжение. Последовав примеру Стоцкой, я спрятал глаза за непроницаемыми стеклами авиаторов. Так я мог, не спалившись, разглядывать Яну, мать ее, Валентиновну. И не спрашивайте, зачем мне это понадобилось.
— Яна…
— Да? — кажется, она удивилась моему обращению даже больше, чем я сам.
— Вы простите меня. Я… неправ тогда был…
Так и не сумев договорить, я с шумом выдохнул. Растер лицо каким-то забытым, еще, наверное, в детстве жестом. Понимая, что сейчас она просто пошлет меня, и права будет… Но, к удивлению, Стоцкая молчала. Молчала, не сводя с меня глаз, а потом просто кивнула. И все? Поразительно, но я испытал странное разочарование. Как будто я вышел на ринг, а рефери сказал, что бой отменяется. Да… в этот момент я рассчитывал испытать со-о-овсем другие чувства. Может быть, облегчение. Но его не было. Скорее я почувствовал себя еще более мерзко.
Что ж так дерьмово-то, господи?
Почему из всех предложений о работе я выбрал именно это?! Да потому, что этих предложений было не так и много. Я на год выпал из обоймы. И тут либо снова горячая точка, либо…
Я достал телефон, в очередной раз набрал номер Тени и, выслушав робота, утверждающего, что абонент — не абонент, отключился. Чтоб тебя, глупая баба! Чтоб тебя… Куда ты пропала? Меня раздирала тревога. С нашего последнего разговора прошел целый год. А все, что я тогда сказал, было таким… неправильным. Я остыл через пару дней, решил позвонить, извиниться, но у судьбы на меня были другие планы. Год… прошел год, и за это время с Тенью могло случиться все, что угодно. Я старался не думать о том, как буду жить, если больше никогда её не услышу. Я старался не думать о том, сколько времени упустил.
Второй раз я позвонил Тени уже из Мали. Хвала господу, при миссии ООН, в офисе которой мы зачастую бывали, имелся неплохой вай-фай. Ситуация становилась с каждым днем все тревожней. Мы ходили по краю, но никто даже не догадывался, как близка была смерть на самом деле. Сатанея от зверской жары, я пытался собрать расплавленные солнцем мозги в кучу и написать короткий очерк для своей колонки. Кондиционеров здесь отродясь не было, а вентиляторы лишь гоняли раскаленный воздух туда-сюда, не принося никакого облегчения. Жизнь — дерьмо, в который раз подумал я и уставился на лежащий поверх бумаг телефон. А потом позвонил…
— Да… Говорите, я слушаю вас?
— Привет, Тень.
— Тень? А… Специалист по похмелью, ты ли это?
— Я… Узнала?
— Ага. А ты вообще на часы не смотришь, когда звонишь?
— А что? Уже поздно? — я покосился на поцарапанный дисплей, прикидывая в уме возможную разницу во времени.
— У меня третий час ночи.
Было бы логично спросить, какого черта я ей звоню. Но Тень не спрашивала. А сам я не объяснял и вместо этого нес какую-то чепуху.
— Ну, это у тебя ночь, а у меня день-деньской. И такая адская жара… ты бы знала.
— Жара? Слушай, везучий ты, сукин сын. Я вчера печку топила, представляешь? А сейчас опять холодно так, что зубы стучат.
— А согреть некому?
— Не-а. Разве что ты мне своей жары отсыплешь.
Я улыбнулся и наткнулся на заинтересованный взгляд оператора. Черт! Заболтавшись с Тенью, я совершенно забыл, что не один в этой конуре, именуемой кабинетом. Иван пошевелил бровями. Я закатил глаза, показал ему кулак и вышел прочь из кабинета в душный коридор. И только я отошел на шаг, как началась бойня…
Это потом я узнал, что миссия ООН была подвергнута минометному обстрелу, а тогда… Тогда это был просто ад. Где-то совсем близко от меня взрывались снаряды, а я полз по полу в направлении бомбоубежища и думал о том, что если бы не вышел из кабинета — наверняка бы погиб. В тот день Тень спасла мне жизнь в первый раз… Боевики выпустили по позициям миротворцев двенадцать ракет. Всего двенадцать… Погибли семь человек, в числе которых был и Иван. Еще порядка тридцать были ранены. А у меня не было ни царапины.