Внебрачная дочь
Шрифт:
Даже я понимала, что Принц с деньгами вряд ли заинтересуется немолодой, небогатой женщиной с дочерью-подростком. Но мама поверила. Она, действительно, расцвела. Стала мягче и даже добрее. В доме запахло вкуснейшей сдобой и уютом.
Правда, ненадолго. Это было настоящее «бабье лето». Теплое и ласковое, сюрпризом, «нежданчиком» появляющееся среди осенней стылости. Дарящее восхитительные дни перед суровой зимой.
Потом Принц сказал, что не может пока предложить руку и сердце, потому что завис его денежный проект. И пока он не вложится и не начнет получать сверхприбыли,
Трогательный поцелуй руки и томный взгляд, полный любви и доверия, и мама берет кредит под залог квартиры…
А дальше начался настоящий кошмар. Получив деньги, Принц растворился в утреннем тумане. Сначала мама рыдала горькими слезами, обзванивала больницы и полицию. Вариант, что он просто взял и исчез, в голову ей не приходил. И даже когда начали преследовать кредиторы, она не верила, что ее Принц оказался мошенником.
И только когда у нас отобрали квартиру, а Принц в итоге так и не появился, она осознала, что натворила. Замкнулась. Стала еще жестче. И постарела на несколько лет.
Потом мы переехали в коттеджный поселок, где мама нашла место экономки и горничной. И в этом были определенные плюсы. Хотя горничной приходилось работать и мне. Конечно, я старалась все делать, когда никто не видит. Но иногда и попадалась на глаза хозяину. И несколько раз мы с ним общались. Дядька, несмотря на богатство, был очень демократичным. Он одобрял то, что я помогаю матери, говорил, что из меня будет толк. И чтобы этот толк быстрей получился, решил устроить меня в привилегированную школу, одним из учредителей которой он являлся.
Как я выживала там, сама удивляюсь. Первое время никто не знал, что я «кухаркина дочь». Одноклассники просто ходили, принюхивались, как хищные звери, учуявшие добычу. Между собой они, конечно, тоже мерялись хвостами – кто круче. Но поиздеваться над такой странной свежатинкой было бы в кайф. А то, что я была странной, очевидно, и они чуяли во мне чужака. Меня даже встретили, как гадкого утенка на птичьем дворе. Только: «Что это за урод к нам пожаловал?» Вслух не было сказано. Об этом говорили выражения лиц, когда меня представила классная руководительница. То, что я им не ровня, выдавала моя растерянность и скромность.
Поначалу спасало то, что в школе требовалось носить форму. На мое счастье, ее тоже оплатил наш работодатель. Шестым чувством я поняла, что утром надо приходить раньше всех – не хотела, чтоб увидели, как я добираюсь с другого конца поселка на «трамвае номер 11». И уходила я позже всех, зависая в библиотеке. Мои же одноклассники приезжали и уезжали на дорогущих тачках с персональным водителем.
Но шила в мешке не утаишь. Врать я не умею, и первый же «допрос с пристрастием» открыл зеленый свет к насмешкам и издевательствам.
– Эй, новенькая, а кто твои родители? – пригвоздил меня вожак этой звериной стаи, по иронии Судьбы, родной брат того, кто стал моей первой и обжигающей любовью. Герман Бельский. Наглый избалованный мажор, ставший моим персональным инквизитором.
И что я могла сказать?
Не умея врать, я покраснела до корней волос и, с трудом подавив страх, выдавила:
– Мои родители достойные люди. И я пришла сюда учиться, а не выяснять у кого сколько денег. Давайте каждый будет получать здесь то, что ему нужно.
Меня трясло, как в лихорадке. Это потом я поняла, что скажи я все то же самое, только уверенным тоном, меня б не задирали. Но я не Булочка, которая осталась в прежней школе. Та быстро бы нашла такие слова, чтоб отпало желание задавать вопросы.
Мы с ней были, как одно целое. Чуть ли не инь и ян. Я скромная тихоня-отличница и не желающая ломать зубы о гранит науки, девочка – ураган, Олька. И как мне ее здесь не хватало…
Глава 6
Мы с ней иногда созванивались. Но именно иногда, потому что просто не было времени. Я разрывалась между помощью матери и учебой. И учеба была делом чести. Если я получу хоть одну тройку, это будет значить, что я не оправдала доверие благодетеля и нахожусь здесь незаслуженно.
Я Булочке не рассказывала о своих злоключениях. Ее советами все равно воспользоваться не смогу, а портить ей настроение просто не хотелось.
Потому что каждый день приносил мне унижения, и я мечтала лишь о шапке –невидимке. Чтоб ее надеть, и меня никто вокруг не замечал.
Бельский провел расследование и выяснил, где я живу, кем работает моя мама и что прописана я глухой дыре, в доме двоюродной тетки (это чтоб можно было забрать квартиру, где проживает несовершеннолетний).
И теперь все изгалялись, придумывая оскорбительные прозвища, которыми встречали мое появление.
– О, королева унитазов (помойки, сортиров, уборных, параш и прочего)! Мое почтение, – любил приветствовать Радик Костров, правая рука Бельского. Вернее, его прихвостень. В этом королевстве кривых зеркал мало было, чтоб родители имели деньги. Важна была и личность, значимость которой оценивалась по шкале наглости и дерзости.
Мне в рюкзак подсовывали морского ежа, которым я сильно поранила руку. Роняли на пол мои учебники и тетради. Отбирали рюкзак и перешвыривали его между собой, как мяч. Мне швыряли в лицо банановой кожурой и катались со смеху. Гадостей, которые мне прилетали, не счесть. Лучше бы тратили время на учебу!
К счастью, у меня бывали «каникулы». В нашем классе учился Дима Каюров, спортивная звезда. Он занимался баскетболом, и в школе появлялся нечасто – то сборы, то соревнования. И он был единственным, кто меня защищал. Не потому, что я ему нравилась, а просто потому, что так был воспитан. Вернее, не защищал – в его присутствии задевать меня боялись. Димка мог вломить любому.
Я однажды невольно подслушала, как его отец говорил классной:
– Вы ему поблажек не давайте! Будет проказить, подзатыльника или линейкой по шее. Много пропускает – это его выбор, пусть догоняет. Не жалейте. Пусть учителя трясут три шкуры с него. Я заработал сам свое состояние, и не хочу, чтоб оно досталось раздолбаю. Что нужно, пусть сдает. И не стесняйтесь, звоните мне.