Внесите тела
Шрифт:
– А когда это произошло, Грегори? Видишь ли, Анна в Гринвиче, а король – в Уайтхолле.
– Не важно, – весело объявляет Грегори. – Во Франции ведьмы умеют летать, вместе с орехами и сковородками. Там она этому и научилась. По правде сказать, все Болейны занимаются ворожбой, чтобы наворожить ей мальчика, ибо король боится, что уже не сможет.
Его улыбка становится натянутой:
– Не сболтни такого при слугах.
Грегори смеется:
– Поздно. Слуги сболтнули это при мне.
Он вспоминает, как года два назад слышал от леди Рочфорд: «Королева хвалится,
Утром пел, к полудню помер. Так говорили про потовую лихорадку, убившую его жену и дочерей. Неестественная смерть, когда она случается, обычно еще быстрее. Раз – и нет человека.
– Я иду к себе в кабинет, – говорит он. – Мне надо поработать. Не позволяй меня отвлекать. Ричарду, если он спросит, можно зайти.
– А мне можно зайти? Например, если дом загорится, вам об этом доложить?
– Пришли кого-нибудь другого. С какой стати я тебе поверю? – Он хлопает сына по плечу, торопливо уходит в свой кабинет и закрывает дверь.
Встреча с Норфолком, если смотреть поверхностно, закончилась ничем. Но. Он берет лист бумаги. Пишет наверху:
ТОМАС БОЛЕЙН
Отец интересующей нас дамы. Все еще статный и гибкий; горд своей внешностью и наряжаться любит почти как его сын Джордж; изводит лондонских ювелиров, а потом крутит на пальцах перстни, якобы полученные в подарок от чужеземных владык. Долгие годы служил дипломатом; его умение сглаживать любые углы – незаменимое качество для посла. Не склонен вмешиваться в события, предпочитает наблюдать, поглаживая бороду и посмеиваясь; думает, будто выглядит загадочным, а на самом деле видно, что он забавляется.
И все же он сумел ухватить удачу за хвост, и теперь его семья лезет вверх, вверх, вверх, на самые высокие ветки дерева. А там холодно и дует ветер – пронизывающий ветер тысяча пятьсот тридцать шестого года.
Как мы знаем, Томас Болейн счел, что граф Уилтширский – недостаточно солидно для королевского тестя, так что выдумал себе французский титул: «монсеньор». Придворным известно, что он требует именно этого обращения; по тому, исполняют они требование или нет, многое можно сказать об их взглядах.
Он пишет:
Монсеньор. Все Болейны. Их женщины. Их капелланы. Их слуги.
Все прихлебатели Болейнов в королевских покоях, то есть:
Генри Норрис
Фрэнсис Уэстон
Уильям Брертон и проч.
Но просто «Уилтшир», скороговоркой:
Герцог Норфолк.
Сэр Николас Кэрью (шталмейстер), кузен Эдварда Сеймура. Кстати, брат его жены:
Сэр Фрэнсис Брайан, родственник Болейнов, но и Сеймуров тоже. Его друг:
Господин казначей Уильям Фицуильям.
Он смотрит на список, добавляет двух вельмож:
Маркиз Эксетерский, Генри Куртенэ.
Генри Пол, лорд Монтегю.
Члены древнейших
Он скатывает бумагу в трубку. Норфолк, Кэрью, Фиц. Фрэнсис Брайан. Куртенэ, Монтегю и иже с ними. И Суффолк, который ненавидит Анну. Просто список имен, из которого много не извлечешь. Эти люди не обязательно дружны между собой, просто все в той или иной мере поддерживают старый порядок и ненавидят Болейнов. Никто не любит Болейнов, кроме них самих. Дело не только в том, что Болейны возвысились за счет других, но и в том, что они отодвинули всех бесцеремонно, презирая любого, кто не принадлежит к их своре. Болейны ущемляли противников в законных правах, оскорбляли чувства старой аристократии. Они брали людей, использовали и выкидывали на свалку. За недолгое время они восстановили против себя половину двора: половину двора и почти всю Англию.
Он закрывает глаза. Дышит глубоко и ровно. Перед его мысленным взором возникает картина. Большое и величественное помещение. И он приказывает накрыть там стол.
Слуги устанавливают козлы.
Водружают сверху столешницу.
Ливрейные челядинцы расстилают скатерть, одергивают ее, разглаживают; как на королевском столе, ее благословляют – служители шепчут латинские молитвы, отходят на шаг, смотрят, ровно ли, подтягивают углы.
Стол готов. Теперь позаботимся о местах для гостей.
Слуги со скрежетом волокут по полу тяжелое кресло, на спинке вырезан герб Говардов. Это для герцога Норфолка. Тот опускается в кресло костлявым задом, спрашивает:
– Итак, Сухарь, чем вы решили меня побаловать?
Внесите еще кресло, приказывает он слугам, поставьте по правую руку от герцога Норфолкского.
Это седалище для Генри Куртенэ, маркиза Эксетерского. Тот говорит:
– Кромвель, моя супруга желает присутствовать!
– Безмерно рад вас видеть, леди Гертруда. – Он отвешивает поклон. – Усаживайтесь.
До сего дня он всячески сторонился этой склочной особы, однако сейчас делает любезную мину:
– За этим столом есть место для всех, кто любит леди Марию.
– Принцессу Марию! – резко поправляет Гертруда Куртенэ.
– Как вам угодно, миледи, – вздыхает он.
– А вот и Генри Пол! – восклицает Норфолк. – Он не оставит мне ни кусочка, все съест сам!
– Еды хватит на всех, – говорит он. – Кресло лорду Монтегю! Такое, какое приличествует лицу королевской крови!
– Мы называем его троном, – говорит Монтегю. – Кстати, тут моя матушка.
Леди Маргарет Пол, графиня Солсбери. Законная королева Англии, по мнению некоторых. Генрих мудро обошелся с ней и с ее семьей. Приблизил их к себе, обласкал, осыпал почестями. Бесполезно: они по-прежнему считают Тюдоров самозванцами, хотя графиня и привязана к Марии, которую воспитывала с младенчества; чтит ее больше матери, королевы Екатерины, и отца, которого называет отродьем валлийских скотокрадов.
Сейчас, в его воображении, графиня, хрустя суставами, усаживается в кресло. Смотрит по сторонам и замечает недовольно: