Внимание: «Молния!»
Шрифт:
Из толпы выпархивает быстрый, как птичка, репортер.
— Джек Бенсон из газеты «Балтимор Сан», — представляется он и поспешно задает вопрос: — Против генерала Ватутина действует лучший стратег гитлеровской Германии фельдмаршал фон Манштейн. Смогут ли русские форсировать Днепр?
Рузвельт говорит подчеркнуто:
— Русские все могут. Они уже не раз удивляли мир. Мы будем с вами свидетелями битвы за самую неприступную водную преграду в Европе.
— Почему вы, господин президент, считаете Киевское направление главным? —
— Если генерал Ватутин овладеет Киевом, его армии нависнут над всей, южной группой германских войск. С Киевского плацдарма можно шагнуть на Западную Украину и в пределы Южной Польши. — Рузвельт следит, как быстро скользят по страницам блокнотов вечные перья. На его лице появляется усмешка. — Но... — пауза, — это не для печати.
В порывистом беге спотыкаются вечные перья, представители прессы застывают с открытыми блокнотами. Репортер из «Балтимор Сан» обращается к главе правительства заискивающе:
— Орел не должен мешать хору маленьких птичек.
Рузвельт поправляет на переносице золотой кренделек-пенсне, улыбается:
— Этот хор маленьких птичек способен порой заглушить даже орлиный клекот... К сожалению, я не могу дать никаких указаний цензуре.
Бойкий корреспондент, увешанный фотоаппаратами, протискивается вперед.
— Роберт Джексон из газеты «Чикаго Таймс». — Щелкает «лейкой». — Господин президент. Гопкинс — социалист?
— Вы уверены в этом? — отвечает на вопрос вопросом Рузвельт.
— Ваш советник и специальный помощник кичится своим скромным происхождением, — выпаливает корреспондент.
— Да, он сын шорника. Однако это не мещает ему быть другом большого бизнеса. — Огонек задора в глазах Рузвельта. — Но...
— Что вы этим хотите подчеркнуть, господин президент?
— У Гопкинса свой взгляд на большой бизнес. — Все журналисты шелестят блокнотами. Они оживились. Начеку авторучки. Рузвельт поднимает указательный палец. — Он за то, чтобы наши деловые люди сгребали деньги не острыми вилами, а... широкими лопатами.
Смех.
— Распространился слух о том, что вы направили Гопкинса в Лондон. Не связана ли его миссия в Англию с открытием второго фронта? — допытывается все тот же корреспондент.
— Я ни на минуту не забываю о наших интересах во всех уголках земного шара. — Кресло на колесах, в котором сидит Рузвельт, отъезжает к письменному столу. Президент снова поднимает указательный палец и чуть шевелит им: — Но... никакой сенсации вам выудить не удастся. Гарри отправился в Лондон... передать привет моим друзьям.
Смех.
На фоне утренней зари возникает черная точка. Она растет, превращается в силуэт четырехмоторного транспортного самолета С-54. Он описывает круг, заходит на посадку. Приземляется и по бетонной дорожке подруливает к зданию аэропорта.
— Я уже начал тревожиться, мистер Гопкинс. Время вашего прибытия истекло, а самолета все нет и нет.
— Что поделаешь... Мы опасались встречи с «мессер-шмиттами» и, подходя к Лондону, петляли, как зайцы. Но все обошлось благополучно.
Небрежно одетый Гопкинс и лондонский денди Бракен проходят мимо полицейской охраны, направляются к лимузину.
Толстый полицейский-офицер, провожая взглядом Гопкинса, тихо говорит своему соседу офицеру:
— Если бы я встретил этого господина на окраине Лондона, честное слово, принял бы его за бродягу.
— Мистер Гопкинс большой оригинал. Он носит одну и ту же шляпу двадцать пять лет, но зато меняет каждый день галстук и рубашку.
Хлопают дверцы лимузина. Он сразу набирает скорость. Гопкинс, осматриваясь по сторонам, говорит Бракену:
— Когда я нахожусь в вашем городе, невольно вспоминаю стихи одного поэта: «То Лондон, о мечта! Чугунный и железный».
— Но мы отправимся за город. Черчилль ждет вас на своей вилле. — Брендан Бракен открывает крышку карманных часов. — Дело в том, что врачи прописали ему одночасовую горячую ванну. Пришлось рядом установить телефон. — Слегка усмехаясь: — Теперь Уинстон из ванны отдает распоряжения морскому флоту.
— Это забавно, — роняет Гопкинс.
Премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля они, действительно, застают за лечебной процедурой.
На пороге ванной комнаты появляется элегантный Брендан Бракен.
— Прибыл мистер Гопкинс, — докладывает он.
— А, Гарри! — восклицает премьер-министр. Он расстается с телефонной трубкой, шумно плещет водой и говорит во весь голос: — Входите, мистер Гопкинс, входите! — Черчилль взмахивает руками и, усмехаясь, продолжает: — Я хочу, чтобы союзники знали: у меня от них нет никаких секретов. — Он скрывается за ширмой и через несколько минут приглашает Гопкинса позавтракать.
В маленькой столовой старая женщина-служанка ставит на стол свежий салат, сыр, холодное мясо, бутылки шотландского виски, портвейна, шампанского.
Круглый, краснолицый, улыбающийся Черчилль в коротком черном пиджаке, в полосатых брюках. Он говорит мягко, почти ласково:
— Гарри, я налью вам легкого вина. — Черчилль наполняет рюмку Гопкинса портвейном. — А себе чего-нибудь покрепче... В потреблении шотландского виски я могу состязаться с богами Олимпа.
Посланец Рузвельта держится непринужденно. Гопкинс пьет, закусывает и оживляется. Он быстро побеждает дорожную усталость. Теперь это энергичный, проницательный собеседник.