Внучка берендеева. Летняя практика
Шрифт:
– Неладно? – Ерема подъехал ближе.
Он смотрел так… виновато, что сердце в груди кольнуло.
Ссора? Не было ссоры. А все равно будто сломалось что-то важное, и как починить?
– Неладно, – согласился Елисей, разглядывая брата искоса.
Прежний он.
Только похудел. И в последние дни почти не ест. Говорит – не хочется. Переживает. Сессия ведь, экзамены… Можно подумать, его из-за несданного экзамена отчислят. А ночью стонет. Тронешь – просыпается сразу, садится с глазами раскрытыми, а в них – пустота.
Спрашиваешь,
Ничего.
И не лжет.
– Мерзнешь? – Елисей коснулся холодной руки брата.
– Что? А… нет… не знаю. Лис… – Ерема придержал коня, позволяя Лойко себя обойти. И Емельке, который привычно держался позади. Ехал и по сторонам головой крутил.
Илья.
Телега с девушками, которые Елисею сразу не понравились. Пахло от них болотом.
Арей.
Кирей на дивном коне.
– Что? – Евстигней придержал коня, но Лис покачал головой. И Евстя понял. Тронул бока злющего жеребца, с которым никто, кроме Евсти, сладить не умел. Конь оскалился и попытался было тяпнуть кобылку Еремы, но та привычно отступила в сторону.
– Лис… ты меня простишь? – Ерема вытер пот. А ведь выглядит он совсем худо. Белый. Под глазами мешки темные. И дрожит мелко, точно в ознобе.
– За что?
– За все. – Он облизал губы. – Я дураком был, и… кажется, лучше мне сейчас… потеряться.
– Чего?
Вот уж точно терять брата Елисей не собирался. Но тот перехватил руку и заговорил быстро, захлебываясь:
– Я дураком был. Подумал… тебе было плохо. И мне плохо. Нас связали, не сказавши толком, чем это грозит. А он подошел… предложил… я взял клятву крови, что он… проведет обряд. Разделения.
Елисей вздохнул.
И прислушался.
Качнулись ветви, будто слетела с них невидимая птица… Сорока? Юркий королек, в котором весу на два пера? Или не птица вовсе?
– Он провел… сначала все было хорошо. Тебе ведь стало легче?
И Ерема с такой надеждой смотрел, что Елисей кивнул.
Стало.
Луна пришла.
И позвала. И он, услышав голос ее, не стал противиться зову.
Он очнулся незадолго до рассвета, уже за Акадэмией, из которой выбрался, а как – не помнил.
Он лежал на берегу пруда. И пил воду. И слизывал с лап свежую кровь. Оленью. Растерзанный зверь лежал здесь же, и Елисей мысленно попросил у него прощения. А потом вновь обернулся, на сей раз полностью сохраняя разум и память. Он вернулся по своему следу тайным путем. И никто, кроме Еремы, ничего не понял.
– А потом… я не знаю, что происходит… все время хочется спать. И было несколько раз, что я терялся. Засыпал, но открывал глаза и понимал, что нахожусь где-то… не там нахожусь. Понимаешь?
Елисей покачал головой.
– Я больше не доверяю себе. Я не знаю, что еще он со мной сделал. Не только обряд ведь… И значит, мне нельзя с вами.
– Почему раньше не сказал?
– Потому. –
Он тронул кафтан.
Обыкновенный, из добротного сукна шитый.
– Рыжих в царстве хватает… А сейчас я на царевича похож не больше, чем ты… чем мы все… Денег есть немного. Доберусь… куда-нибудь доберусь, а там и дальше. Я подумал, что к степям поеду. Там хватает всякого… люду. Затеряться будет легче, чем здесь.
– Уходишь, значит?
Эта мысль Елисею не понравилась. Настолько не понравилась, что не удержал он волчью недовольную натуру, отозвалась она раздраженным рыком.
– Ухожу. Прости… И тебе уйти советую. Пока никто не понял, кем ты стал, но это ведь дело времени. До новой луны пара дней осталась. И ты ее уже слышишь.
Елисей кивнул.
Слышит.
Как не услышать, когда она рядом, белая госпожа, легкая шагом своим, прикосновением близкая. Того и гляди скользнет по загривку прозрачная длань лунного света и ухватится крепко, вытащит волчью подлую суть людям на кровавую потеху.
– Обернешься, и… не посмотрят, что из одной миски ели. – Ерема рванул воротник. – Не отпустят. Поднимут на колья. Скажут, если и не убивал, то убьешь… Сам знаешь, с такими, как мы, разговор короткий.
– Не доедешь. – Елисей протянул руку, но прикоснуться к себе брат не позволил, отпрянул, и лицо исказилось.
– Не надо!
– Ты болен.
Этак он далеко не отъедет. Упадет в кусты да и сгинет.
– Без тебя знаю. – Ерема потряс головой. – Шумит… шепчет, что нельзя уезжать. Что я с вами должен… за тобой приглядывать должен… А значит, самое верное – уехать. Нельзя его слушать.
Он зажал уши руками.
– Нельзя. Он меня отпустит, когда поймет, что я не с вами, что ушел… что…
Ерема дернул за поводья, заставляя кобылку пятиться. И та недовольно мотала башкой, грызла удила да всхрапывала.
– Успокойся. – Елисей повернулся к дороге.
А телега далековато уползла.
И остальные. И знают ли, что Ерема задумал? Догадываются… И как быть? Задержать? Не позволит. Он для себя все решил. И значит, только силой.
– Не получится. – Ерема слишком хорошо знал брата. И, привставши на стременах, шлепнул кобылку по шее, за повод дернул. – Не надо, Елисей… Если все будет хорошо, я тебя найду. Обещаю, что я тебя найду, слышишь?
– Слышу.
– Или ты меня… мы еще свидимся. Оба выживем и свидимся. Но если вдруг случится, что я… что вернусь к вам… и стану говорить, что передумал, не верь. – Ерема сглотнул. – Я не передумаю. А он… заберет мою шкуру… оборотни ведь разными бывают, помнишь?