Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
Шрифт:
— Сеть?! На свинью?
— Мы что, бабы?!
— А зачем я ее тащил?
Ответом Ликимния не удостоили.
— Окружаем! Копья держите наготове.
Свинья, конечно, не буйный вепрь. Но если зазеваешься, может снести с ног. Мало не покажется. А окружать добычу заведено исстари, по правилам кабаньей охоты.
— По команде спускайте собак…
Ответом был отчаянный вопль по ту сторону кустов:
— Кабан!
— Помогите!
— Сюда!
Кольцо охотников распалось. Позже никто не сумел сказать, откуда взялся вепрь. Матерый секач весом в добрых шесть талантов [42] , с жуткого вида кривыми клыками — он то ли из гущи кустов
42
Прим. 156 кг.
— Взять! Взять его!
Вепрь успел раньше своры. Словно понял команду — и поспешил ее исполнить, ринувшись на молоденького Еврибия. Зверь был страшен. Шкура — клочьями, клыки в собачьей крови. В черных, бешеных глазках полыхал огонь погребальных костров. Шесть талантов ярости: шесть талантов смерти…
Еврибий заорал и что есть сил взмахнул секирой. Двойное лезвие размазалось в воздухе темной дугой. Тупой хряск; в следующий миг вепрь повалил Еврибия наземь.
— Бей!
Электриониды медлили, опасаясь задеть брата. Замерли копья, занесенные для удара. Вепрь тоже не шевелился. Ловчие вцепились в псов, удерживая их на месте.
— Олухи! — раздался из-под туши сиплый голос Еврибия. — Бабы вы все…
Братья переглянулись.
— Снимите его с меня!
Старший осмелился шагнуть ближе:
— Он мертв! Клянусь Артемидой-Охотницей!
— Кто мертв? Еврибий?!
— Кабан! Идите сюда, я один не справлюсь…
Вчетвером Электриониды оттащили в сторону добычу и помогли подняться Еврибию, злому как хорек.
— Ты как?
— Вашими молитвами, болваны…
— Толком говори!
— Колено зашиб…
Держался Еврибий отчего-то не за колено, а за поясницу.
— Ну ты гигант! С одного удара…
Лезвие критской секиры перерубило хребет вепря у основания черепа. Зверь врезался в юношу, уже будучи мертвым.
— А вы зубы скалили, дурачье! — Еврибий выпятил грудь; охнул, и выпятил еще раз. — Говорил же: благодарить меня будете!
Пережитое отпускало парня. На смену ужасу приходило осознание подвига.
— Клыки — мои! Скажу, пусть на шлем прицепят.
— На задницу себе пришей…
— С почином, малыш!
— Атрей! Фиест! Гляньте…
— Наш младший чудище завалил!
— Эй, Фиест! Вы где?
— Здесь мы…
Пелопиды обнаружились близ можжевельника. Двое рабов, пятная траву кровью, оттаскивали прочь убитую свинью. Сука Пирра вертелась рядом, норовя лизнуть рану в боку свиньи.
— Как вепрь на вас попер, — Атрей вытер пот со
— А у нас Еврибий отличился! Секача взял…
— Секирой?!
— Нет, зубами загрыз…
— Герой!
В кустах послышался шорох. Все замерли, обратившись в слух.
— Поросята!
— Точно! Ловчий говорил…
— Вот я их!..
Фиест проворно упал на четвереньки, сунулся в кусты — и тут же отпрянул.
— Ты чего?
— Он мне рылом — прямо в нос!
— Целоваться полез?
Электриониды покатились от хохота. Улыбаясь одним ртом, Фиест смотрел на общее веселье. В глазах Пелопида стоял странный, сухой блеск. Так сверкают прожилки слюды в пентелийском мраморе, чьи месторождения граничат со спуском в подземное царство Аида.
— Сейчас мы эту мелочь полосатую…
Набычившись, Фиест полез в заросли. Смех затих; все в ожидании уставились на колышущийся можжевельник.
— Атрей, принимай!
Из кустов, отчаянно визжа, вылетел поросенок. Желто-коричневый, он еще не успел побуреть. Ловко поймав поросенка на лету, Атрей взмахом кривого ножа перерезал ему горло. Швырнул тушку рабу; весь в крови, приготовился ловить следующего. В действиях Пелопидов чувствовалась сноровка, которая приходит с опытом. Сыновья микенского ванакта переглянулись. Любой из них вспорол бы глотку поросенку не хуже мясника. Но слишком легко было представить: Фиест хватает малыша Хрисиппа, бросает Атрею — и бритвенно-острая бронза рассекает тонкую шейку сына нимфы.
— А вот и братец!
Поросят оказалось восемь — редкость для кабаньих выводков. «Ванакт трудился! — отыгрался Фиест за насмешки Электрионидов. — Свинячий ванакт, клянусь Зевсом!» Ликимний, обидевшись, рискнул напомнить, что у ванакта — микенского, не свинячьего — девять, а не восемь сыновей, но голос мальчишки потонул в общем гаме.
— Радуйтесь! Пируем!
— Тут ручей в низине. Пошли, ополоснемся…
Ловчие, привязав собак, разжигали костер и свежевали туши. В стороне копали могилы для погибших: раба и пса.
— …Уф-ф!
Сыто рыгнув, Атрей веткой отогнал докучливого слепня.
— Жареная печенка, — вслух начал он.
— Требуха на углях, — поддержал Фиест.
— Жирная поросятина! — вскричал Еврибий. — Жирная!
— Лепешки! С луком…
— Красное хиосское…
— С ключевой водой…
И хор, чмокая замаслившимися губами, подвел итог:
— Пошли нам боги всяческого здоровья!
Довольное ворчание собак было им ответом. Локридцы глодали кости, порыкивая на соперников-критян. Пирра каталась по траве кверху брюхом. Рабы отмачивали кабанятину в ручье — чтоб ушел неприятный запах. Во дворце мясо отмочат еще разок, с уксусом. Развалившись вокруг угасающего костра, охотники щурились на верхушки деревьев, тронутые закатным солнцем. Юный Ликимний чувствовал себя на Олимпе. Нет, выше — на небе. Нет, еще выше…
— Как у Амфитриона на пиру! — брякнул он.
— А ты там бывал? — хмыкнули братья.
— Тебя туда звали?
— Рассказывали, — потупился Ликимний. — Вы же и рассказывали. Еще смеялись: «Тот не Амфитрион, у кого не обедают…»
— Это точно! Настоящий Амфитрион — тот, у которого обедают [43] !
— У нас лучше!
— Зря Амфитрион с нами не пошел…
— Угу, — Атрей сунул в рот травинку. — Он бы оценил.
— Что оценил? Печенку?
— Как Еврибий секача — секирой.
43
Пиры Амфитриона останутся в памяти потомков — сами того не зная, Ликимний и его братья цитируют комедии «Двойники» Жана Ротру и «Амфитрион» Жана Батиста Мольера.