Внук Персея. Сын хромого Алкея
Шрифт:
— Амфитрион!
Он вывернулся, отпрыгнул прочь. Зашарил в поисках меча…
— Амфитрион! Очнись! Это я…
Взор прояснился. В углу, закрываясь бронзовым треножником, трясся Гий, друг детства. К счастью, светильник горел на другом треножнике, иначе не миновать пожара. Я в Микенах, вспомнил Амфитрион. Во дворце дяди. Бурная ночь, похоже, длилась. Ну да, из мегарона он вернулся в свою комнату, долго ворочался на ложе, убеждая себя: с утра надо ехать к отцу. Пелопиды никуда не денутся — он вернется в Микены через пару дней…
Скажи кто-нибудь Амфитриону, что в
— Ты чего? Взбесился?!
Гий медлил вернуть треножник на место.
— Сон, — буркнул Амфитрион. — Дурной.
— Я тебя добудиться не мог. Решил за плечо потрясти… — Гий потрогал разбитую губу, скривился. — Ты меня чуть не пришиб. Здоровый, как титан…
— Дрянь снилась. Извини.
Амфитрион накинул хитон: и впрямь, хватит по дворцу голышом разгуливать. Заколол ткань двумя пряжками — золотыми львицами; препоясался ремнем из волчьей кожи. Одевался он медленно, стараясь за обыденным делом скрыть смущение. В ушах до сих пор звучало: «Небось, чужую землю бодрей защищал! За долю-то в добыче!..»
— Зачем разбудил?
— Ты в Тиринф собрался?
«Тебе-то что за дело!» — едва не сорвалось с губ. Еще под впечатлением от дурацкого сна, Амфитрион с трудом удержался от грубости. Он покосился на Тритона — накрывшись овчиной, тирренец безмятежно дрых у порога. От Тритонова храпа дворец содрогался, как от землетрясения. Охранничек! И не спросишь: зачем пустил? Дурак дураком, а Гия Тритон знает издавна…
— Надо отца проведать.
— Не надо. Оставайся в Микенах.
— Почему?
— Во-первых, отцу ты ничем не поможешь…
Увидев, как побледнел сын Алкея, Гий замахал руками:
— Да нет, я в хорошем смысле! Лекари возле него днюют и ночуют. Будь спокоен, басилей ни в чем не нуждается.
— Это было «во-первых». А «во-вторых»?
— Понимаешь… — Гий замялся. — Басилей, он… Видеть никого не хочет.
— Первый бой? Да, я понимаю.
Произнес он это вслух, или только подумал? Свой первый бой Амфитрион запомнил навсегда. Его отряд наткнулся на телебоев волей случая. Перевалили через холм — и вот она, деревня, где вовсю идет грабеж. Визг свиней, крики; на дороге — два трупа. Мешаясь с пылью, кровь превратилась в бурую грязь. Внезапного нападения не получилось: их заметили. Амфитрион несся по склону, на бегу целя копьем в лицо рябого детины. Сейчас жало вонзится в щербатый оскал, высаживая оставшиеся зубы…
Глухой лязг: копье скользнуло по щиту.
Дальше были медь и бронза, дубленая кожа и голое тело. Жгучий пот; влажный хруст. Соль на губах. Глаза забрызгало горячим и липким. Мир оделся в пурпур. Все закончилось, а он еще рубил мечом проклятого телебоя, не замечая, что сражается с мертвецом. Рубил, колол, кромсал; отбросив меч, голыми руками вцепился в шею — убитым дышать ни к чему, а он, дурак, старался, давил, чувствуя, как костенеют пальцы…
«Отец вдвое старше меня…»
Он видел, как люди гибнут, не успев нанести удар. Ломаются, превращаясь в труху. Бегут, не разбирая дороги. Бросают оружие, закрыв лицо руками. Видел, как от страха первыми кидаются в бой — обращая врага в бегство. А за спиной ревут десятки товарищей, идя в атаку лишь потому, что больше всего на свете
— Почему Птерелай не убил моего отца?
— Не знаю, — смешался Гий.
— Я должен…
— Алкей не станет беседовать с тобой.
— Прогонит взашей?
Дурной сон был свеж, как рана.
— Встретит, словно чужого. Будет молчать и глядеть мимо. Лекарь заверяет: это пройдет. Со временем. Оставайся в Микенах, ладно? Мы дадим тебе знать…
— Не слишком ли ты настойчив? — Амфитрион встал, навис над другом детства; упер руки в бедра. — Тебе велели меня отговорить? Да?!
— Твоему отцу нужен покой…
— В глаза! Смотри мне в глаза! Ну?!
И Гий сломался:
— Сфенел тоже возвращается в Тиринф.
— Что с того? — опешил Амфитрион. — Он торопится проведать раненого брата…
— Если басилей ранен, кто-то должен заменить его. Выслушивать просителей, разрешать споры… У Алкея есть брат — и есть сын. Я плохо владею копьем, но эти весы мне знакомы!
— Споры? Не хочу я решать споры козопасов и гончаров! — возмутился сын Алкея. Сказанным Гий вязал его по рукам и ногам. — Пусть спорами занимается Сфенел…
— Да? А я уж было решил…
— Что?
— Что один бойкий герой не прочь занять тронос Тиринфа, — сообразив, что жизнь его висит на волоске, Гий затараторил: — Ты спросил, почему Птерелай не убил твоего отца, вот я и подумал…
— Чем ты подумал? Задницей?! Отец напал первым. Копье отца отправило в Аид кормчего ладьи. И вот вам — Птерелай пощадил хромого Алкея! Калеку пожалел, да? Я полтора года воевал с телебоями! Знаю я их жалость…
— Люди с годами меняются. Тебя долго не было дома… Не сердись! Ты — воин, внук Персея. Я же — сын советника. Отец учил меня видеть в словах второе дно. Случается, я вижу его там, где дна нет и в помине.
— Значит, так, сын советника… Утешь моего дядюшку: пусть посидит на троносе, пока отец выздоравливает. Я не стану ему мешать. Но я возвращаюсь домой, и хватит об этом.
Внезапно Гий успокоился:
— Сфенел не поверит, что ты доброй волей уступаешь ему Тиринф. Даже на время. Будет искать подвох — и в итоге найдет повод для ссоры. Вы с ним никогда не ладили.
— И что мне теперь? Домой — ни ногой?!
— А ты хочешь, чтоб твой дом вскипел котлом на костре? Тиринфяне любят тебя. Все любят победителей! Знаешь, сколько было разговоров о тебе, да о твоей добыче? Но и у Сфенела есть сторонники. Допустим, ты ни во что не станешь вмешиваться. Одно твое присутствие в Тиринфе уже развяжет людям языки. А там и до кулаков недалеко, и до ножей.
— Все так серьезно?
— Более чем. Пусть Сфенел погреет тронос, порадуется. Глядишь, глупостей наделает. Поправится Алкей, ты вернешься, твой отец со временем передаст тебе тронос…
— Дался вам этот тронос, — буркнул Амфитрион, сдаваясь. — Ладно, остаюсь в Микенах. Но едва отец пойдет на поправку…
— Сразу сообщим!
— И скажи, чтоб пригнали сюда мой скот. Овец, коров…
— Всех?! — ужаснулся друг детства.
— Советничек! Тебя послушаешь — голым по миру пойдешь… Всех не надо. Гоните так, чтоб пристойно выглядело. И подарки из добычи отбери. Дяде, сестре, остальным… Не нахлебником же мне в Микенах сидеть!