Шрифт:
Алексей Коркищенко
Внуки красного атамана
Мальчишкам Дона, сражавшимся с немецко-фашистскими захватчиками в одном строю с отцами. дедами и старшими братьями, посвящается
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
По реке Егозинке против течения к старым деревьям на горизонте плыл синий рассвет, промытый прохладной росой. Это он, казалось, тихо журчал у слоеного каменистого берега, скрепленного узловатыми корнями карагача и терна.
Наконец-то уснули зобатые квакуши по тихим плесам и, притупив свои гребенки, умолкли усталые сверчки в прибрежных
С тихим шорохом сыпалась роса - словно бы ночь, собираясь в капельки, опадала на землю, и все больше яснело небо, и все дальше текла рассветная синева. Умытые вербы и ольхи роняли в чистую небесную глубину тяжелые, звучные капли. Так, в хрустальном перезвоне, и приплыл рассвет в станицу Ольховскую, которая гнездилась на высоком берегу по холмистому склону, заполнил ее кривые улочки прохладным туманцем, и вокруг запахло так, словно бы где-то близко раскололся спелый арбуз и его свежий сок растекся по земле.
И тут ольховские петухи спохватились - будто по команде захлопали крыльями, вспугивая сонных наседок, и дружно прокукарекали.
Егор, который спал на скирде за сараем, вдруг вскинулся, задыхаясь от судорожных всхлипываний.
Странный сон приснился ему.
Будто бы ехал он на тракторе СТЗ. Постреливая мотором и набирая скорость, трактор мчался с крутого бугра. Неожиданно перед ним появилась арба с соломой. Рядом с быками шла мать, босая, в ночной сорочке, с полураспущенной косой, и запихивала желтые патроны в магазин винтовки. Егор закрутил баранку влево-вправо, но трактор, не слушаясь руля, катился прямо на арбу. Вот-вот он налетит на мать, на быков, раздавит...
– Маманя, берегись, родненькая!
– в ужасе закричал Егор.
Мать оглянулась, гневно повела глазами и, вскинув винтовку, прицелилась в него.
"Маманя, не надо!" - хотел крикнуть он и не смог: пропал голос.
Раздался громовой выстрел. Трактор со скрежетом развалился на части, задние колеса, блестя шипами, покатились с бугра, а Егор, легко подпрыгивая, побежал к матери. Его сердце, только что замороженное ужасом, растаяло, сладко заныло.... Сейчас он обнимет мать - он так давно не видел ее!
– обнимет и скажет: "Прости меня, родненькая, я нашкодил. Но ты не беспокойся, я починю трактор, я умею. Главное, ты вернулась, ты теперь всегда будешь со мной". Она отбросила винтовку и с улыбкой протянула к нему руки...
И тут он проснулся.
Егор мало помнил лицо матери. Впервые во сне он с болезненной ясностью разглядел его и теперь отчетливо припомнил, когда последний раз видел ее.
...Как-то давным-давно поздней ночью его разбудили громкие, встревоженные голоса.
– Панёта, куда наган дела?!
– кричал дед Миня.
– В комоде, под шалью, - испуганно отвечала бабка Панёта.
В комнате суматоха. В неярком свете чадившей лампы на одной ноге прыгал отец, натягивая узкий сапог. Мать, босая, в ночной сорочке, с полураспущенной косой, быстро заталкивала желтые патроны в магазин винтовки.
– Маманя, ты куда?!
– закричал Егор, цепляясь за сорочку.
– Егорушка, ложись
– Мать уложила его на свою кровать.
Дед ругаясь, скрипя зубами, вывернул одежду из комода, откуда ударило запахом нафталина, схватил наган, скомандовал:
– Алеха, Ольга, за мной!
И выбежал с матерью из куреня. Отец стянул с ноги тесный сапог и, яростно ударив его об пол, побежал за ними босиком.
Протопотали ноги по звучной, пересохшей веранде
Егор спрыгнул с кровати, бросился к дверям. Бабка перехватила его и, завернув в шаль, вынесла во двор.
Огненные языка лизали небо над станицей. Гудел колокольный набат. По бугру за атаманским садом раздавались выстрелы и зло ржали лошади.
Бабка, крепко прижимая Егора к груди, шептала:
– Святой Николай, защити Миню, Алешу и Олю!.. Заслони от беды... Святой Николай!..
Пожар разгорался. Страшно кричали коровы в горящих сараях.
Внезапно огненные языки сжались, спрятались. На миг стало совсем темно. Но тут вихрь ярких искр взметнулся в дымное небо, донесся грохот, и огонь снова заплясал над станицей.
– Крыша обрушилась!
– вскрикнула бабка.
– Святой Николай, отведи беду от родных наших и близких наших, сохрани...
Найда, старая собака, взвыла так жалобно, что бабка прервав молитву, закричала на нее:
– Замолчи, хамка, беду накличешь! Уже утром вернулись отец и дед, задымленные, обожженные. Бабка, чувствуя неладное, опустилась на землю:
– Где Ольгушка?!.
Дед и отец стояли потупившись.
– Где маманя?
– крикнул Егор.
Отец стал перед ним на колени, прижал к себе.
– Погибла маманя, сынок...
– еле слышно произнес он и заплакал.
Егор жутко закричал тогда.
Позже он узнал: в ту ночь сгорели мать Степы Евтюхова и отец Грини Григоренко. Они вместе с его матерью выводили коров из горящего коровника, а крыша обрушилась на них.
С тех пор Егор остался на попечении деда и бабки. Отец ушел в армию. Окончил полковую школу, воевал с финнами. Заслужил орден Красного Знамени и остался на сверхсрочную. Женился, дочь у него родилась, Егорова "сестренка наполовинку".
Однажды отец прислал Егору такое письмо: "Сынок, слушайся деда и бабку, учись хорошо. Знай, в нашем роду дураков не было. Когда выучишься, станешь красным командиром, как и я, и будем мы с тобой беречь нашу Родину от фашистов и мирового империализма".
Егор глубоко, прерывисто вздохнул. Никак не мог освободиться от непонятной тревоги. Что-то беспокоило его по-прежнему, не давая уснуть снова. Чего же такого негодного он совершил, что и во сне не давало покоя... Вот мать так гневно на него посмотрела, и трактор приснился. Поломался он, рассыпался... "Ах, да!
– вспомнил он, окончательно проснувшись...
– У Семена Кудинова магнето украл". Тот не позволил ему порулевать на тракторе - а так хотелось Егору!
– прогнал и даже подзатыльник дал, чтоб не приставал... А теперь бегает Семен Кудинов по станице, уговаривает, грозится: