Внутренний опыт
Шрифт:
Ветхозаветные пророки яростно восставали против такого более или менее внешнего поклонения – устами, но не сердцем, – а Христос обличал его в фарисеях. Целью всякого подлинного религиозного возрождения было восстановить глубинную ориентацию религиозного благочестия, обновить, очистить внутреннюю жизнь, вдохновляемую символикой обряда, таинствами и молитвами, вызвать жар «сердца» на месте механического и формального поклонения. Слово «сердце» – более или менее адекватный символ внутреннего «я», но в Ветхом завете есть и другие: например, «внутренность» или «утроба» (Пс. 7:9). К сожалению, использование физических метафор в качестве символа религиозного пыла не гарантирует от подмены пробуждения внутреннего «я» эмоциональной, чувственной, эротической и даже оргиастической активностью.
По мере того, как поклонение
Сегодня мы можем наблюдать прогрессирующее выхолащивание и профанацию символов, утративших породивший их религиозный «импульс». Изучение религий Мексики показывает, как, начав с высоко духовного и утончённого богопочитания, включавшего в себя созерцание космоса и приношение плодов земли, они шаг за шагом вырождались в кровожадный культ воина у ацтеков, основанный на войне и человеческих жертвоприношениях. Принесение ацтеками человеческого сердца в жертву солнцу являет собой чудовищную пародию на проявление внутреннего, духовного «я». Вместо человека, в любви и самозабвении приносящего в «жертву» своё внешнее «я», открывая перед Богом тайну своей души, – жрецы, представители коллективной свирепости, хватают жертву, ножом из вулканического стекла вырезают её кровоточащее сердце и возносят его над собой, чтобы утолить голод солнца! Этот пример заставляет задуматься, особенно сегодня, когда мы снова впадаем в коллективное варварство, когда человеческая свобода – ничто и любой человек может быть принесён в жертву политическим идолам, от которых якобы зависит процветание и сила общества.
Понятно, что подобные примеры не должны служить основанием для поспешных обобщений о первобытных и языческих религиях. Везде, во всех типах религий, мы находим высокое и низкое, духовное и грубое, прекрасное и уродливое. Если, с одной стороны, в некоторых культах плодородия, оргии пьяных вакханок и храмовая проституция подменяют посвящение в интимную тайну созерцания, то, с другой стороны, есть и чистые, возвышенные мистерии и, особенно на Дальнем Востоке, крайне усложнённые и утончённые формы духовного созерцания. Религия Авраама, несомненно, была примитивной, и на одно страшное мгновение она зависла над пропастью человеческого жертвоприношения. Но всё же Авраам ходил перед Богом в простоте и мире, и пример его веры (и именно в истории с Исааком) дал пищу для размышлений наиболее глубокому религиозному мыслителю 19 века, отцу экзистенциализма, Сёрену Кьеркегору.
У индейцев сиу наряду с очень пышными и разнообразными обрядами мы находим любопытную трогательную мистерию «плача по видению»; в ней молодой человек, следуя не каким-то общинным предрассудкам, а повинуясь внезапному внутреннему побуждению, совершив необходимые обряды и молитвы, уходит на гору, чтобы провести несколько дней в молитвенном одиночестве в ожидании «ответа» от Великого Духа. Индейцам известны глубокие и подлинные примеры внутреннего пробуждения и даже пророческого призвания, дарованных в результате этого несложного духовного упражнения.
Хорошо известно, что на Востоке – в Китае, Индии, Японии, Индонезии, – несравненно богатая религиозная и созерцательная жизнь, не прерывавшаяся столетиями. Азия на протяжении веков была континентом крупных монашеских общин. В то же время процветало и отшельничество – либо в тени монастырей, либо в джунглях, в горах, в пустыне. Множеством легенд овеян такой пример восточного созерцания, как индуистская йога в её различных формах. Йога разработала множество упражнений и аскетических практик, направленных на «освобождение» человеческого духа от ограничений, налагаемых на него материальным, телесным существованием. Повсюду на Востоке, в индуизме ли, в буддизме, мы находим эту глубокую, невыразимую тоску по райским
Отмечают схожесть термина апостола Павла «рабство тлению» и индуистского понятия кармы. На Западе распространены и другие суждения об индуизме, которые хорошо бы принимать с крайней осторожностью. Например, утверждают, что в индуизме нет «личного Бога»; в то время как бхакти-йога есть, по существу, мистика любовного поклонения Богу и экстатического слияния с Ним (самого что ни на есть личного и человеческого), напоминающая порой западно-христианскую «брачную мистику». И надо сказать, что эта критика той или иной формы йоги с позиций одной лишь западной и особенно аристотелевой метафизики чаще всего бывает и несправедлива, и неразумна, поскольку между индуизмом и христианством всё же очень мало общего. Дело не в том, что различия между ними столь незначительны, что ими можно пренебречь. Однако их нужно правильно понимать и истолковывать, и, видимо, почва для этого ещё не готова.
«Бхагавадгита», бесспорно, заслуживает места в гуманитарном курсе колледжа наравне с Платоном и Гомером, и удивительно, что величественная литература Востока до сих пор не причислена к «великим книгам», составляющим основу современного гуманитарного образования, по крайней мере в Америке. Непростительное упущение. «Гита», древняя санскритская философская поэма, проповедует путь созерцательного покоя, отрешённости и личного поклонения Богу (выступающему здесь под видом Господа Кришны), выражающегося, прежде всего, в отрешённом труде, в работе, выполняемой без озабоченности результатом, но с одним лишь намерением исполнить волю Бога. Это учение о чистой любви во многом напоминает то, что проповедовали св. Бернар [Клервоский], Таулер, Фенелон и многие другие западные мистики. Оно предполагает отрешённость не только от временных земных достижений, но даже от радостей созерцания. Учение о «созерцании-скрытом-в-действии», составляющее, по-видимому, ядро «Бхагавадгиты», похоже на «скрытое созерцание», о котором будет говориться ниже. Познание внутреннего «я» в созерцании, или рождающийся во внутреннем «я» покой в «незнании», и есть то, что «Бхагавадгита» называет йогой:
"Подобен лампе в безветренном месте, пламя которой не колышется, становится тот Йог, который покорил свой ум и пребывает в единении с Высшим Я. То, в чём ум утихает, успокоенный упражнениями йоги; то, в чём он, узрев Высшее Я, через Него находит удовлетворение; то, в чём человек находит высочайшую радость, доступную Разуму за пределами чувств; пребывая в чём, он не удаляется от Реальности; достигнув чего, он не может представить себе ничего лучшего; пока он пребывает в нём, его не потрясёт даже самое тяжелое горе: Такое расторжение связи со скорбью и должно познаваться как йога, отдаться этой йоге следует твердо и без колебаний" (Кн. 6, ст. 19-23).
Думаю, мы сможем правильно понять этот текст, только если примем, что йог - это не отражённое в собственном эго внешнее «я», а человек, добравшийся до своего внутреннего «я», где явственно обитает Сам Бог. Эти стихи созвучны мыслям св. Августина, если не считать различий в онтологии. Приведённый отрывок из «Бхагавадгиты» напоминает нам о Патанджали, чья раджа-йога являет собой индийский вариант апофатической мистики, на Западе представленной святым Григорием Нисским, Псевдо-Дионисием и святым Хуаном де ла Крусом. Цель раджа-йоги – путём контролирования помыслов достичь сначала духовного сознания (пуруша), а затем медитации без дальнейшей рефлексии (самадхи). Ниже, говоря о «деятельном» и «внушённом» созерцании», мы будем иметь в виду и то, и другое – и theoria physica, и theologia (мистическое богословие, или превосходящее всякое мышление чистое созерцание), в терминологии греческих отцов.