Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России

Фуллер Уильям

Альтшиллер своим заключением был обязан тому, что его отец был австрийцем и накануне войны вернулся на родину. Анна Гошкевич как-то раз ехала в одном купе с Мясоедовым в поезде Варшава — Петроград — это оказалось достаточным основанием для ареста; у Николая Гошкевича при обыске был найден экземпляр секретного «Перечня важнейших мероприятий военного ведомства с 1909 года по 20 февраля 1914 года»; Иванов же был связан с Гошкевичем. Думбадзе (или, точнее, работавшие за него писатели-негры) использовал «Перечень» при работе над биографией военного министра; Веллер был знаком как с Ивановыми и Гошкевичами, так и с Думбадзе⁴³. Немалую роль сыграло и то, что на Думбадзе и Веллера были получены анонимные письма, посланные князем Андрониковым, где их обвиняли в участии в мясоедовском шпионском заговоре⁴⁴.

Деда Гошкевичей, Ивановых, Веллера и Думбадзе были переданы в ведение военной юрисдикции Юго-Западного фронта. Всех их обвиняли в том, что, начиная с 1909 года, они осуществляли шпионскую деятельность в пользу Германии и Австро-Венгрии. 21 февраля 1916

года военно-полевой суд в Бердичеве обнародовал результаты своей работы: обе находившиеся под судом дамы, Анна Гошкевич и Нина Иванова, были оправданы, четверых же мужчин признали виновными по всем пунктам обвинения. Иванов, Веллер и Думбадзе приговаривались к смерти через повешение, Гошкевич — к четырем годам каторги⁴⁵. Суд полностью удовлетворил требования прокурора.

Однако судьи присовокупили к своему решению любопытное дополнение, свидетельствующее о том, что ничтожность представленных в ходе рассмотрения дела доказательств их сильно смущала. Суд просил пересмотреть все четыре приговора ввиду «смягчающих обстоятельств», заявляя, что Веллер, Думбадзе и Иванов с начала войны оказывали ценные услуги российскому государству и армии, а Гошкевич совершил свои преступления под влияниям других, из-за свойственной ему слабости характера. Командующий Северо-Западным фронтом, в чьи обязанности входило визирование приговоров военного суда, отметил здесь очевидные противоречия: как мог суд признать обвиняемых виновными в шпионаже в военное время, в одном из самых тяжелых преступлений, и при этом одобрительно отозваться о деятельности по крайней мере троих из них в годы войны? Единственно возможное объяснение заключается в том, что члены суда вовсе не были «твердо убеждены» в виновности осужденных, то есть недостаточно глубоко проработали материалы дела. В результате Северо-Западный фронт отклонил просьбу военно-полевого суда о смягчении наказания и оставил приговор в силе⁴⁶.

Родственники осужденных «шпионов» предприняли все возможное, чтобы вымолить милость для своих близких. Отец Николая Гошкевича, провинциальный доктор, просил находившийся в Бердичеве штаб освободить его сына от тягот каторги ради его собственных сорока лет беспорочной службы, в том числе в армейских медицинских частях во время Русско-турецкой и Русско-японской войн⁴⁷. Однако власть осталась глуха к этой и подобным ей мольбам. Родственники Веллера и Думбадзе пытались даже привлечь к своему делу внимание самой императорской семьи. По свидетельству секретаря Распутина Арона Симановича, они целой делегацией пришли на встречу с самозваным старцем и настойчиво уговаривали его заступиться за осужденных узников перед царем. Если верить Симановичу (не всегда надежному свидетелю), Распутин согласился помочь и сумел убедить Николая II проявить милосердие ко всем четверым⁴⁸. То ли благодаря вмешательству Распутина, то ли по каким-то иным причинам, но в начале марта император смягчил все бердичевские приговоры: Думбадзе казнь была заменена десятью годами принудительного труда; Иванов и Веллер приговаривались к ссылке в Сибирь; а Николай Гошкевич отделался шестнадцатью месяцами тюрьмы⁴⁹.

Все для фронта

Тем временем как состав правительства, так и направление военных усилий претерпевали значительные изменения. В начале августа 1915 года Николай II решил отставить Николая Николаевича и принять на себя верховное военное командование. Выведенный из себя непрерывными поражениями, которые терпела армия весной и летом, Николай решил, что долг требует от него быть рядом с войсками на поле боя. Министров намерение императора неприятно поразило. Николай II, хотя и прошел в юности кое-какую военную подготовку, не был, в отличие от великого князя, профессиональным военным. Более того, принимая на себя командование, он делал престиж династии заложником превратностей войны. Если бранные неудачи продолжатся (а кто мог гарантировать, что этого не произойдет?), это нанесет образу монархии непоправимый урон. Кроме того, в отсутствие Николая, находящегося в Ставке, надзор за повседневной деятельностью правительства оказался бы в руках императрицы Александры Федоровны, которая уже проявила свою опасную склонность действовать по указке Распутина. Сам старец прекрасно понимал, что отъезд императора из Петрограда способствует усилению его влияния, и потому советовал тому поскорее отправиться на фронт. Усилия кабинета министров, восемь членов которого пригрозили выйти в отставку, а также нескольких думских политиков, убеждавших императора переменить решение, пропали втуне. 22 августа 1915 года Николай отправился в Ставку, находящуюся в Могилеве; Николай Николаевич был вскоре переведен на Кавказ, где занял пост наместника и главнокомандующего армией, сражавшейся против Турции. Единственным лучом надежды среди общего уныния, вызванного сменой верховного командования, было то, что Николай, проявив несвойственный ему здравый смысл, признал свою неспособность лично осуществлять военное руководство и назначил главой своего штаба М.В. Алексеева, военачальника в высшей степени компетентного, хотя с ограниченным кругозором. Так что именно Алексеев впоследствии направлял действия России в войне, Николай же играл роль чисто номинальную⁵⁰.

Пока совершались все эти перемены, в Петрограде Государственная дума готовилась предать гласности свои неслыханные доселе по дерзости требования политических реформ. Умеренные правые, центристы и умеренные левые депутаты создали альянс, известный под именем Прогрессивного блока, в который вошло более 70 % всех членов парламента. 25 августа

этот блок опубликовал всеобъемлющую программу, которая — помимо призывов к справедливому отношению к национальным меньшинствам, амнистии для политических заключенных, религиозной терпимости и глубокому реформированию органов местного управления — требовала создания правительства, состоящего из людей, пользующихся «доверием страны»⁵¹. В случае ее принятия программа, естественно, потребовала бы от Николая навсегда отказаться от прерогативы назначения своих министров. Ответом императора был декрет от 3 сентября о роспуске Думы. Снова собраться ей будет позволено только спустя пять месяцев.

Резкий отказ Николая рассмотреть программу Прогрессивного блока был, конечно, пощечиной образованному обществу. По мнению некоторых, решения, принимавшиеся императором в то лето — взятие на себя военного командования и резкий отпор Думе, — были, пожалуй, худшими за всю его жалкую политическую карьеру. Своими действиями он запустил процессы, которые в конце концов погубили престиж монархии и отвратили от нее всех возможных союзников и сторонников⁵². В любом случае, однако, не все министры разделяли позицию Николая. В результате кадровой перетряски весны и лета 1915 года был сформирован кабинет, в который входили лица, симпатичные образованному обществу и склонные к сотрудничеству с ним. Из них самым заметным и влиятельным был новый военный министр А,А. Поливанов.

В отличие от Сухомлинова, к Поливанову историки в общем относятся благожелательно, считая его принципиальным, ответственным сторонником реформ и блестящим администратором. Нет сомнения в том, что за время службы Поливанова в Военном министерстве была частично решена проблема пополнения армии людскими ресурсами и улучшены поставки вооружения и боеприпасов.

Как мы уже видели, разгром 1915 года практически обескровил российскую армию. Потери от смертей, ранений, плена и дезертирства были столь велики, что к зиме численность войск на фронте сократилась до каких-нибудь 650 тыс. человек⁵³. Чтобы удерживать более чем тысячекилометровую линию окопов, необходимо было в срочном порядке провести дополнительную мобилизацию, снарядить, обучить и доставить новобранцев на фронт. Ответом Поливанова было поднятие призывных квот и призыв групп запасников, прежде освобожденных от службы, — единственных кормильцев, ратников второго класса, мужчин старше сорока лет и проч. В результате за восемь с небольшим месяцев русская армия получила дополнительно два миллиона человек. Эти новобранцы, которых стали называть «поливановцами», прибывали столь быстро, что к середине 1916 года на фронте было уже 1,75 млн войск плюс еще три четверги миллиона в резерве⁵⁴.

Ситуация с артиллерийским снабжением и прочей военной амуницией также улучшилась. Будучи военным министром, Поливанов возглавил Особое совещание по обороне, ставшее ключевым институтом в расширении участия российской промышленности в работе на нужды фронта. Между моментом создания особого совещания в 1915 году и сентябрем 1917 года было заключено военных контрактов на 15 млрд руб. — сумма, составлявшая почти треть всех военных расходов правительства за этот период⁵⁵. Обильный денежный дождь стимулировал большой рост производства; в 1916 году общая стоимость (в довоенных рублях) продукции российской промышленности превысила показатели 1914 года более чем на 21 %⁵⁶. Кроме того, теперь, по примеру других воюющих стран, экономика (и практически вся тяжелая промышленность) страны была сосредоточена на удовлетворении потребностей армии. К концу 1916 года 1800 фабрик и заводов были заняты исключительно в военном производстве; 604 из них изготовляли боеприпасы, причем за год стоимость их продукции (с учетом инфляции) утроилась⁵⁷. В 1916 году отечественной промышленностью было произведено 3721 трехдюймовое орудие по сравнению с 1349 в 1915 году. Столь же впечатляющие результаты были достигнуты в производстве снарядов — в 1915 году с конвейеров сошло почти 10 млн штук и почти 31 млн на следующий год⁵⁸.

В очевидном восстановлении сил российской армии сыграл свою роль следующий важный фактор — германский Восточный Фронт с осени 1915 до весны 1916 года был относительно неподвижен, что явилось прежде всего следствием решения, принятого германским Верховным командованием. На протяжении всей войны немецкие стратеги спорили о том, какому из двух фронтов следует отдать приоритет в наступающем сезоне. План Шлиффена 1914 года, конечно, отводил первое место операциям против Франции и Бельгии на западе. Однако в 1915 году «восточники» получили временный перевес, и генералы Гинденбург и Людендорф попытались решить исход войны полным уничтожением русской армии. Тем не менее, несмотря на все понесенные Россией начиная с весны поражения и потери, сила ее сопротивления не была сломлена. В августе глава германского Генерального штаба Эрик фон Фалькенхайн решил, что окончательная победа над Россией в настоящий момент недостижима, поскольку, как он выразился, «невозможно уничтожить» врага, далеко превосходящего вас по численности, которого приходится атаковать в лоб, который обладает прекрасными линиями связи и не ограничен во времени и пространстве»⁵⁹. Это убеждение было в нем так твердо, что он настоял на переброске основных сил немецкой армии с востока на запад, поставив в центр своего плана военных действий на 1916 год массированное наступление на французские укрепления в Вердене. Поскольку в 1916 году Германия была ориентирована на Францию, инициатива на востоке осталась за Россией. И зная, как отчаянно армия нуждается в передышке, российские генералы той зимой и весной чаще предпочитали столкновениям бездействие.