Внутри, вовне
Шрифт:
Не подумайте, конечно, что я из-за этих сомнений ночи не спал. Все для меня было ново, и я с утра до вечера был чем-то занят: утреннее купанье, волейбол, подготовка концерта самодеятельности, мимолетные встречи с девочками в обеденный перерыв, когда нам разрешалось бегать покупать сладости, — это было для меня самое приятное время. Всем этим я был куда больше занят, чем размышлениями о религии. Но меня постоянно терзала подспудная мысль: где я? Но, наверно, все выяснится в пятницу вечером. Или о субботних молитвах Уинстон тоже солгал?
Но в пятницу вечером, как положено, всех нас собрали и строем повели в молельню. Один из воспитателей — преподаватель естествознания — роздал всем небольшие коричневые книжечки,
После этого мистер Сайдман произнес речь, и в ней тоже нельзя было ничего понять. У мистера Сайдмана был того рода голос, который как бы отключает ваш мозг, так что в нем не отпечатывается ничего осмысленного, остается один лишь шум — и уж во всяком случае, не какие-то отчетливые идеи, связанные с Торой. Затем миссис Сайдман провыла песню «Прекрасная Америка», и мы строем отправились в свои флигели. Таково было пятничное вечернее богослужение влаге-ре «Орлиное крыло». Я решил не напоминать мистеру Уинстону, что, учитывая мое высокое раввинское происхождение, я мог бы помочь проводить субботние молитвы. Мне не хотелось прослыть выскочкой. Будь я чистокровный ирокез, потомок шаманов, я, может быть, и попытался бы.
Так вот, во время всей этой службы из рядов, отданных лагерю «Нокомис», на меня то и дело поглядывала симпатичная черноволосая девочка. На следующий день в обеденный перерыв я усмотрел ее, когда она была одна — она играла с маленькой черной собачонкой, — и подошел к ней.
— Эй, это что за собака?
— Шотландский терьер. — Она придирчиво оглядела меня. — Меня зовут Бетти Сайдман.
Ого! Бетти Сайдман! Стало быть, принцесса крови выделила в толпе Минскер-Годола. Что ж, все чин по чину.
— Привет! Меня зовут Дэвид Гудкинд. — Застенчивая пауза. — А в вашем лагере правда есть песчаный пляж?
— Конечно. Хочешь посмотреть?
— Нам не разрешают ходить в лагерь для девочек.
— Чепуха! — Она позвала собачонку: — Кнопка, за мной!
Мы проскользнули в густую рощицу, разделявшую оба лагеря, и пошли по узкой просеке; Кнопка бежала за нами.
— А вот и пляж! — сказала Бетти Сайдман, когда мы вышли на большую серую скалу, возвышавшуюся над водой. Да, точно, там, внизу, была та самая длинная полоса песчаного пляжа, которую я видел на фотографии в брошюре мистера Уинстона. Мы сели на холодный камень. Белые кучевые облака, низкое солнце, гладкое, застывшее озеро, красивая девочка. Пытаясь завязать разговор, я сказал:
— Посмотри вон на то облако: оно похоже на слона.
— А вон то, — показала она на другое, — похоже на обезьяну.
— Ха! — я указал еще на одно. — А вон кит!
— А вон лошадь!
— А вон Джордж Вашингтон, — сказал я, слегка переусердствовав.
— А вон Иисус Христос, — хихикнула Бетти Сайдман, и у меня глаза на лоб полезли.
Иисус Христос!
Иисус Христос — не из тех имен, которые на Олдэс-стрит были у всех на устах. Кажется, только раз мы довольно долго говорили про Иисуса Христа. В то время в газетах много писали о каком-то евангелисте, который предсказывал, что вот-вот настанет конец света. Вечером накануне Дня Страшного Суда, объявленного этим евангелистом, мы, мальчишки, сидели вокруг костра на пустыре и, понизив голос, обсуждали вопрос об Иисусе Христе. Мы пришли к выводу, что он, наверно, был неплохой парень, он хотел только помочь людям. Этими разговорами мы как
А вот теперь Бетти Сайдман?.. Может, она тоже из хриштов?
Кнопка бежала за нами обратно до нашего лагеря по лесной тропинке, которая срезала путь: ее показала мне Бетти.
— Здесь никто никогда не ходит, и тебя тут не увидят, — шепнула она на прощанье, пожала мне руку и исчезла.
Потом, к середине лета, я узнал, что лагерь «Орлиное крыло» сначала принадлежал организации «Христианская наука», но времена были трудные, дело не очень шло, и в конце концов Сайдман стал завлекать в свой лагерь детей из еврейских семей, а Уинстон работал на него вербовщиком в Бронксе; отсюда — пятничные вечерние службы и отсутствие в рационе ветчины или свинины. Однако, с другой стороны, немало в лагере было и христианских детей, или детей членов «Христианской науки», да и просто детей из нерелигиозных семей; отсюда — молоко и масло вместе с мясом. Что же до Сайдманов, то кто они, так и осталось неизвестным, однако в целом «Орлиное крыло» было типичным американским учреждением — с разнородным составом детей, с полной свободой выбора занятий, с не обязательными для всех религиозными службами раз в неделю. Я был чудак, что беспокоился об этом.
Как-то утром я лежал один в своем флигеле, читая книгу о бейсболе, как вдруг вошел тот большой мальчик из восьмого отряда, который курил в автобусе. У нашего Джимми Леви был брат в восьмом отряде, и он нам все о нем рассказал: его звали Питер Куот, он учился в манхэттенской частной школе, и весь восьмой отряд его терпеть не мог. Куот постоянно нарушал правила и подводил своих товарищей. Он говорил, что хочет, чтобы его выгнали из лагеря. По слухам, его отец, богатый врач, дал Уинстону большую взятку, чтобы тот устроил его сына в «Орлиное крыло».
— Я слышал, парень, что у тебя есть «Отверженные», — сказал Куот, глядя на меня, прищурясь. Этот прищур — до сих пор характерная черта его внешности, которую можно видеть на его фотографиях, печатающихся на суперобложках его книг. — Для чего тебе «Отверженные»? Чтоб форсить?
— Чтоб читать.
— Дай посмотреть.
Я достал книгу из своего чемодана. Я должен объяснить, что библиотечный абонемент был для меня главной радостью жизни. Я давно уже прочел все сказки и детские книжки, и в последнее время я принялся за самые пухлые книги для взрослых, какие мог найти, — наверное, для того, чтобы произвести впечатление на библиотекарей. Я прочел «Трех мушкетеров» и «Швейцарскую семью Робинзонов» и понял, что такие книги мне нравятся. «Отверженные» были толще всех книг в библиотеке. Записывая эту книгу в мой формуляр на лето, библиотекарша посмотрела на меня с ободряющим изумлением. Поначалу «Отверженные» шли у меня трудно, но потом я увлекся приключениями Жана Вальжана, и дочитывал я эту книгу уже вечерами, после отбоя, под одеялом, при свете карманного фонарика; когда я прочел про смерть Жана Вальжана, глаза у меня были на мокром месте.
— Дай почитать, — сказал Питер Куот.
— А у тебя есть что-нибудь в обмен?
— Идем ко мне, посмотришь.
В лагере было пусто; издалека, с бейсбольного поля, доносились крики. Я никогда раньше не был во флигеле восьмого отряда, потому что старался держаться подальше от Поля Франкенталя. Куот поднял книгу с неубранной постели — все остальные были заправлены идеально, как в казарме, — и сказал:
— Может быть, вот эта — раз уж ты прочел «Отверженных».
Это был «Портрет художника в юности» какого-то Джеймса Джойса. Первая страница показалась мне полной бессмыслицей, так что я от этой книги отказался.