Во цвете самых пылких лет
Шрифт:
— Слушай, Стасик! Мы тебя просим как друга… и как гражданина. Иди и постарайся с ним познакомиться.
— Я??!
— Ну да, ну да! Понимаешь — он ищет, где пообедать.
— Позавтракать! — поправил Славка.
— Да… он не завтракал еще. В «Лазурном» ему, видите ли, не понравился выбор блюд… представляешь, какая сволочь?! Наверно, он сейчас пойдет в другой ресторан. Так вот: ты заходишь следом, садишься за его столик и как бы между прочим спрашиваешь: кто он, зачем здесь, ну и так далее. Если к нему кто-то придет или он сам с кем-то заговорит — запомни этого человека,
— Смотрите, куда он зашел! — воскликнул Канаев.
— Это ресторан «Моряк», — объяснил Стасик. — Ну, так я тогда пойду. — Задание, видимо, пришлось ему по вкусу. — А вы, браточки, ступайте по своим делам. Чего тут толкаться? Завтра увидимся и поговорим. Идите купайтесь — глядите, что за день!
И он нырнул в дверь «Моряка». Ребята видели, как он сел за столик к сосредоточенно рассматривающему меню грузину.
— Идем на пляж, правда? — сказал Славка. — Стасик и один с ним справится.
— Я думаю, на него можно положиться, — подтвердил Васька.
23
Этот день друзья решили посвятить изучению будней большого черноморского пляжа. «Посмотрим, как живут здесь люди!» — предложил Васька. Ради такого дела он даже согласился потратиться на билеты. Славка не возражал, ему тоже было любопытно, как ведут себя настоящие отдыхающие, которые купаются и загорают не в перерывах между работой на овощебазе, а делают это методично и сосредоточенно, как серьезные люди. Тем более Мариамка сказала вчера, что по воскресеньям ходит к одинокой больной тетке, ухаживает за ней. Славка поунывал, но смирился.
Они зашли на пляж, разделись, искупались, легли на гальку и стали изучать действительность. Рябило в глазах: столько купальников, трусиков самых разных расцветок, с импортными всякими рисунками, изображениями, иногда даже не очень приличными. Но именно на них-то смотрели восхищенно: сразу видно, откуда вещь! У Канаева плавки были отечественные, но тоже вполне модной расцветки; у Тарабукина — синие, самые обыкновенные. Славка поэтому выглядел современнее. Васька слегка обиделся; конечно, Славке всегда было проще с красивыми вещами: отец, мать — оба работают на стройке, хорошо зарабатывают, а у него одна мать, чертежница в проектном институте.
Пляж наполнялся, на нем стало тесно. Лежаков у друзей не было, и поэтому приходилось делать так: один купается, а другой стережет место, чтобы не заняли. Чаще же они лежали рядом и глядели на публику. Пляжный, морской, соленый и шумный, как йодистая безбрежная вода, карнавал! Пробежали девчонки, бросили в ребят камушек.
— Во жизнь! — оживился Васька. — Пошли за ними?
— Ну их! — пробубнил Славка. Он лежал на спине, раскинув руки и закрыв лицо подобранной на пляже газетой. — Дешевиться-то. Потом — думаешь, я не знаю, кому ты тогда на почте письмо писал? Зна-аю!
— Томке Роговой! — Васька не очень удивился. — Ну и что? То там, а то здесь!
Вверху, за пляжной оградкой, остановились
— Славка, смотри!
Тот уронил газетку, поднялся на локте.
— Ну, вижу. Ну и что?
— Во жизнь у них, а, Славка?
Компания не стала спускаться на пляж — отошла немного от дороги и кинула вверх мяч. Они и играли красиво: брали такие пасы, что любо-дорого.
— Наверно, из Москвы, — сказал Васька. — Или из Ленинграда. И машины у них, смотри-ка.
— Пойдем, пощелкаем с ними?
Друг схватил Славку за руку:
— Да ты что?! Разве ж они нас примут? Сиди уж лучше давай. Позориться-то. Все на машинах, Славка! Вот нам бы так когда-нибудь…
— Да уж, мы по сравнению с ними… Ну, сами виноваты. Не надо было в карты играть.
— Не в том дело! Ну, не проиграли бы — что тогда, богаче бы здесь были? Все равно наши деньги здесь — мизер, пшик, понял? Эх, что бы я не сделал, чтобы жить вот так! Ну, не сейчас конечно… лет через пять хотя бы… А ты?
— Не отказался бы, пожалуй. Неплохо, Васька, — машина, деньги, свобода, шикарные девчонки!
— Да и не только это. Я не знаю, что еще. Но — жизнь, жизнь другую, понимаешь, мне хочется?! Надоело дома с мамкой копейки считать. У вас в семье небось не считают.
— Думаешь, мне лишку дают? Сам ведь видел. Сколько тебе — столько и мне. Подожди! Ты вот сказал — пять лет. Но ведь два года армии. За три года ты на машину не заработаешь. У тебя даже специальности еще нет.
— Заработаю! — Васька побелел, выпучил глаза, желваки вздулись на скулах. — Заработаю. Я работать люблю, никакой работы не боюсь, сам знаешь…
Славка посмотрел на него с уважением.
Скоро солнце начало палить с такой силой, что пляж стал пустеть помаленьку. Осоловелые, побрели к своей хижине и Васька со Славкой. Вяло поели там купленные по дороге булки с плавлеными сырками и завалились, спать.
Проснулись уже под вечер. Тело хоть и жгло, и знобило немножко, но в общем-то было терпимо. Зато они чувствовали на себе вяжущий, крепкий южный загар.
Вечером ждали дядю Шалико.
Он явился, что называется, «на бровях». Его сопровождали и поддерживали Стасик и — самое странное! — похожий на мопсика торговый моряк, некогда купивший и пустивший на свободу кота Джанмурчи. Грузин качался и пел с гортанными переливами:
— Оли-ла, оли-ла, оооо!..
Стасик тянул старую песню «Негритянская любовь». Моряк ничего не пел, он лишь хохотал и плясал.
Что было делать Ваське со Славкой? Они только крякнули:
— Н-да!..
Возле порога дядя Шалико свалился на гальку и забормотал:
— Проклятый человек! Ты все-таки уговорил меня пить твое вино и есть твою пищу. О, Шалва Кикнадзе! Где была твоя гордость?.. Оли-ла, оли-ла, оооо!..
Шофер с моряком плясали лезгинку, радостно вскрикивая. Грузину тоже очень хотелось принять участие в их танце, но он не мог подняться. Тряс красивой благородной головой, хлопал в ладоши и вопил: