Во имя Ишмаэля
Шрифт:
— Мы должны сделать что-нибудь плохое с этим типом?
Он размышлял недолго.
— Нет. Нет, ничего не делайте. Достаточно, чтоб он не приближался к девушке.
— Но почему ты не поручишь это своим? — Второй Пруна смеялся на заднем плане.
— Так ведь вам есть нечего. Еды не хватает. — И Лопес засмеялся.
— Какой еды, Лопес? — И засмеялись все, они послали его в задницу, попрощались.
Ему дали пижаму, у него ничего с собой не было. Он не чистил зубов, у него был тошнотворный привкус во рту, слюна почти не выделялась — из-за папиросок и из-за напряжения. Он разделся. Отек на колене спал, но до синяков было больно дотрагиваться. Он думал о Лауре. О Брюсселе. Думал о багажнике «мерседеса». Он был уверен, что внутри, бледный и неподвижный, лежит ребенок — возможно, теперь он уже мертв. Возможно, тот человек освободился
Он улыбнулся всего на мгновение, прежде чем заснуть, вспомнив, как Лаура обозвала его «вялым хреном».
Он проснулся в семь. Зубы не чистил, рот вонял, как сточная канава, он прополоскал его с мылом, на языке остался горьковатый налет. Синяки стали получше, но ноги дрожали.
В половине девятого пришел Вунцам. Они вместе прочли расшифровку телефонного разговора с помощником секретаря Карлом М., Вунцам также передал ему досье на этого типа. Это была ксерокопия. Он все отксерокопировал. Тощий отчет. Карл М. предпринял некую политическую авантюру в составе партии зеленых четыре года назад, выставив свою кандидатуру на административных выборах в избирательном округе неподалеку от Монако. У него не вышло. Он работал на партию: организация, посредничество, координация разного рода. У него повсюду были связи: с людьми из Христианско-демократического союза, из СДПГ, с либералами. И не только с немцами. Он в совершенстве говорил по-английски и по-французски, понимал по-итальянски. Ни в каких преступлениях не замечен. Холост. 43 года. Его особняк находится в Монако ди Бавьера, но уже два года он живет в Брюсселе. Депутаты, на которых он работал, не участвовали в качестве главных действующих лиц в каких-нибудь схватках, которые могли бы послужить Лопесу указанием или подтверждением: ничего по делу о педофилии в Бельгии, ничего по наркоторговле, никаких особенных врагов. Депутаты всего лишь внесли несколько законопроектов. Один заинтересовал Лопеса — запрос о режиме налоговых льгот для церквей и сект. Он подумал об Ишмаэле, но секта Ишмаэля не имела никакого отношения к режиму налоговых льгот. Практически у них на руках не было ничего на Карла М., не считая перехваченных телефонных переговоров с Ребеккой. Он не знал, что делать. Приземлится в Брюсселе и попробует что-нибудь предпринять. Взвесил вариант: поговорить с Сантовито, чтобы получить какой-нибудь доступ к европарламентариям, — и отказался от этой мысли.
Позвонил Калимани, сообщил ему, что будет отсутствовать еще один день. Калимани не спросил, как идут дела в Гамбурге, настолько было ясно, что в Гамбурге все пошло плохо. Все пошло плохо, как в Милане, как в Париже. Сказал, что Сантовито на пределе из-за приготовлений к Черноббио. На Фатебенефрателли накануне вечером было нашествие агентов и чиновников сил безопасности американских спецслужб. Они наметили план. Сантовито отдал Калимани распоряжения. Американские спецслужбы, итальянские спецслужбы, карабинеры, полиция и отдел расследования — в качестве свободного защитника, как в футболе. Они вроде должны чувствовать себя в безопасности. Но ничто не было безопасным.
Лопес дождался десяти, чтобы позвонить на мобильник Пруна, тому, что следил за Лаурой. Тот дремал и послал его в задницу, сказал, что Лопес всучил ему дерьмовую работенку. Отрапортовал: спокойная ночь; в четверть десятого Лаура, которая полностью соответствовала описанию Лопеса, вышла из дома, пошла пешком к станции метро «Порта Романа», села на поезд по направлению к Корветто; в Корветто села на 93-й автобус, вышла на бульваре Пулье, у консультации, где работает; Пруна сделал вид, что записывается на консультацию в приемной, возвращался в здание, полное народа, через каждые двадцать минут; встретил ее один раз; кажется, все спокойно. Лопес позвонил другому Пруна, тому, что сидел на хвосте у Инженера: тот тип еще дома.
Позвонил Лауре. Она была занята с пациентом. Она сказала ему, что психотерапия в общественной больнице — это на практике акт общественной помощи. Лопесу показалось, что она смягчилась, она даже спросила, можно ли перезвонить ему днем. Он ответил, что его не будет в Милане и днем тоже, но что он ей позвонит. Она попрощалась с ним и при этом не обозвала «вялым хреном»: там был пациент, она не могла.
Вунцам проводил его в аэропорт. Сказал, что Хохенфельдера днем выпишут: его уже перевели в палату для выздоравливающих, явных повреждений не обнаружили. Лопес ответил, что рад этому обстоятельству, но что у него Хохенфельдер в печенках сидит. Вунцам улыбнулся, кивнул, сказал, что и у него тоже Хохенфельдер сидит в печенках.
На
В час Гвидо Лопес приземлился в Брюсселе.
Американец
НЕИЗВЕСТНАЯ МЕСТНОСТЬ
26 МАРТА 2001 ГОДА
03:04
Шум разбитого стекла, потом взрыв, как от зажигательной бомбы.
Кровь Ребекки обрызгала рукав пиджака и засохла. Маленькая коричневая полоска, которая раздражала его, пока он ехал. Американец зевнул, чтобы уменьшить напряжение. Уже много дней он спал всего по нескольку часов. Спал плохо. Скоро начнутся судороги в кистях рук, он чувствовал их приближение. Он поискал в кармане упаковку бензодиазепина, проглотил одну таблетку. Он начнет погружаться в сон, а нужно вести машину, — зато успокоится. Поглядел на себя в зеркало заднего вида: лицо жуткое. В Брюсселе он отдаст ребенка, и можно будет отдохнуть несколько часов, прежде чем забрать маленький труп и вернуться в Милан. Ишмаэль позвал его, он ответил на зов.
210 км/ч по направлению к Брюсселю. Он оставил «эспас» в местечке, название которого даже не помнил. Съехал с автострады, потому что знал, что об угнанном «эспасе» уже сообщено пограничным службам, дорожный патруль тоже, возможно, проинформирован. Лучше поменять машину. На окраине поселка, погруженного в загородную черноту, он приметил себе «ауди» на весьма изолированной парковке. Там были и другие машины, почти все с маленьким объемом цилиндров, — они не годились для его целей. Ему нужно было лететь. Ему нужен был вместительныйбагажник. Оставалось всего три ампулы, чтобы делать инъекции ребенку. Ему нужно прибыть в Брюссель до полудня. «Ауди»: детские игрушки — отключить противоугонное устройство, открыть багажник, положить туда ребенка и уехать. О краже сообщат на следующее утро, и вряд ли «эспас» обнаружат в то же самое время. У него не будет проблем до самой границы.
Ребекка — идиотка и даже не дрянь. В инструкциях, которые ему дали, с самого начала упоминался защищенный от прослушивания сотовый телефон Ребекки. Ошибка. Серьезная. Ишмаэль велик, но его люди — дилетанты. Они должны были встретиться на Неельштрассе для передачи ребенка, потом они должна была позаботиться об остальном: доставить ребенка в Брюссель согласно полученным распоряжениям и отвезти его обратно в Милан, непосредственно ему, для захоронения. Таковы были указания Ишмаэля. Похоронить его перед Черноббио. Ишмаэль может рассчитывать на него. В Черноббио не будет такого провала, как в Париже. Это сложный, но совершенный механизм. Ишмаэль велик.
У него закрались подозрения, что Ребекку прослушивают. В инструкциях был приведен адрес шведки: «На контакт идти только в случае крайней необходимости». Американец улыбнулся. Он остановился возле отеля «Форбах», чтобы проверить, не следят ли за ней. За ней следили. Американец видел итальянского инспектора, который курил, разговаривая по телефону, — на противоположной стороне улицы, перед «Форбахом». Он не стал выходить из машины. Ребенку вколол очередную дозу: тот несколько часов проспит, а потом им займется Ребекка. Он не понимал, как итальянскому полицейскому удалось добраться до Гамбурга, до Ребекки. Подумал о Старике. Возможно, это Старик дал наводку итальянцу. Он ожидал встретить в Гамбурге Старика, а не итальянского копа. Он готов был устранить Старика прямо там, чтобы убрать его у себя с дороги в преддверии Черноббио. Но Старик был профессионал. Нужно быть оченьвнимательным. Старик может все разрушить. Американец был в ярости от того, что не убрал его в Милане. Такие ошибки нельзя допускать. Профессионалы не делают ошибок. Всю твою дерьмовую жизнь тебя только и делали, что учили не делатьошибок. Чертов Старик.
Он ждал часами, держа в поле зрения «Форбах» и машину полицейских. В какой-то момент из «Форбаха» вышла Ребекка, и он задвигался. Он уже готов был отъехать от тротуара, как вдруг из полицейской машины вышел один из наблюдавших — не итальянец — и пошел следом за Ребеккой. Машина осталась на месте. Американец не знал, что делать. Он подумал, что ее сейчас арестуют, — это будет катастрофа. Бабам он не доверял: Ребекка заговорит. Он рассчитал время: нужно срочно ехать в Брюссель в надежде, что спецслужбы и власти не дадут всему рухнуть, прежде чем он заберет ребенка, чтобы похоронить его в Милане. Но нет: Ребекка вошла в паб на углу, через пять минут она вышла обратно, агент, следивший за ней, — тоже.