Во мрачной тьме
Шрифт:
Вот боевой брат Герион, Ультрадесантник по крови и Караульный Смерти по договору, с небывалой даже для Астартес меткостью всаживает болт за болтом в тела предателей, тогда как его собственный доспех Марк-VIII «Странник» лишен этой уязвимости. Он не тратит зря ни единого выстрела, ведь это оскорбило бы Императора и опозорило его орден, и выпущенные им масс-реактивные снаряды точно находят путь в зазор между шлемом и нагрудником силовой брони. Он – истинный сын Ультрамара, отвага и честь для него не просто девиз, но единственный способ жить.
Вот техножрец Варнак – уважаемый магос, в прошлом прославившийся трудами на благо Омниссии, и вернувший человечеству утраченную
Только инквизитор Тор не участвует в бою. Он тоже обеими руками держится за посох, шепчет защитные литании, готовясь обрушить на врагов мощь своей пиромантии. Ему нужно только время, и Герман обязан дать его своему наставнику.
Трещат стиснутые зубы.
Тонкими струйками бежит кровь из носа.
Жарятся в перегревшемся мозгу мысли.
Слишком опасно, слишком близко к смертельному порогу – но нужно держаться. Каждая лишняя секунда удержания психического барьера – это лишняя секунда жизни для его соратников и убитые враги. Очень скоро они подойдут близко, и тогда в барьере не будет смысла, но пока этого не произошло – нужно держаться.
Держись дознаватель, держись. Тебе ли страшиться смерти? Пусть лопаются сосуды в мозгу, пусть крошатся зубы и рвутся от судорог сухожилия – оно того стоит. Ангелы Экстаза прорываются через шквальный огонь и несут потери. Каждый убитый предатель означает множество спасенных жизней тех, кому он больше никогда не навредит. Ведь самопожертвование – это основа Империума Человека. Или Император не пожертвовал собой, велев замуровать себя в недрах Золотого Трона, обрекая себя на участь хуже смерти? Или Малкадор Герой не сжег свою душу, заменяя его в машине страданий? Или Ангел, благословенный примарх Сангвиний, не шел на верную смерть от руки Архипредателя?
«Ангел… карта Таро, обозначающая подвиг и жертву…».
Герман улыбнулся окровавленными губами. Вот и настал его час. А еще мечтал стать полноправным инквизитором. Дурак…
И верно, он бы погиб там, отдав всю свою жизнь до капли на удержание защитного купола, но в последний миг, послушавшись внутреннего зова, разлепил глаза и посмотрел в сторону. Туда, где приземлились десантные капсулы.
И увидел крылья.
Два исполинских белоснежных крыла вздымались, будто касаясь самого неба. Они казались призрачными, бредовым видением, порожденным ментальным перенапряжением, но излучали такой покой, такую благодать, что хотелось верить в их реальность. Исходившее от них мягкое сияние коснулось души Германа, и ему показалось, что крылья отрастают уже за его спиной. Боль не ушла, и терзающая агония не ослабла, но укрепилась воля, и приготовившийся было умирать дознаватель воспрял духом. Он выпрямился, осмотрелся, и понял, что продолжать удерживать барьер смысла нет. Шумовые десантники прорвались.
Их осталось больше, чем он надеялся. Огонь Айны, Гериона и Варнака скосил многих, но далеко не всех. Кого-то защищали силы варпа, а кто-то мутировал настолько, что не обращал внимания на смертельные раны. Ближний бой был неизбежен.
Взвыл
Враг сопротивлялся. Настолько яростно, что Герман едва не проиграл поединок воли. Но прикосновение призрачных ангельских крыльев укрепило его решимость, и предатель сдался на мгновение раньше него самого.
«Убей!» - отдал Герман мысленный приказ, и его марионетка могла лишь повиноваться. В спины Ангелов Экстаза ударила болтерная очередь.
Герион и Варнак все еще сражались. Чудом, удачей, благословением Императора, но они продолжали держаться, пропуская удары, истекая кровью и маслом, но оставаясь на ногах и не выпуская из рук оружия. Цепной меч и силовой топор поднимались и опускались, круша вражескую броню и кромсая плоть. Герман поднял свой пистолет и взглянул на бой через варп. В его безвременьи и неопределенности он увидел бесчисленное множество траекторий, по которым может пройти выстрел, но выбрал лишь одну – ту, что вела к смерти противника. Псайкер нажал на спуск, и плазменный заряд пролетел над самым плечом Ультрадесантника, впившись в вокс-решетку шлема хаосопоклонника. Голова последнего испарилась в яркой вспышке, обдав всех вокруг волной жара.
Что произошло дальше, он понял лишь много позже. Умирая, один из Ангелов Экстаза успел в упор выстрелить из своего тяжелого звукового оружия. Мощная басовая нота расшвыряла всех в стороны. Строй сломался, каждый оказался отрезан от товарищей. И в этот отчаянный момент инквизитор, наконец, высвободил собственную психосилу.
«Холокост».
Герман лежал на земле, не способный даже шевельнуться. Легкие на каждый вздох отзывались болью и влажным хрипом, правый глаз ничего не видел, а барабанные перепонки, судя по воцарившейся тишине, были разорваны. Все, что он мог разглядеть – это свирепое море психического пламени, одинаково охотно пожирающее материю и души.
Длился «холокост» недолго, всего несколько секунд, но этого хватило.
Тишина продолжала давить на поврежденные уши, но одним глазом дознаватель видел, что Тор остался единственным, кто еще стоял на ногах. Он держал руку у виска и что-то говорил – видимо, по воксу.
Герман попытался встать, и ему это даже удалось, пусть и не сразу. Он мог стоять, только опираясь на посох, боль, казалось, пронизывала каждую клетку его истерзанного тела – но он был жив, и это была одна из самых чудесных вещей, случавшихся с ним в жизни.
– Сэр, - позвал он, не слыша собственного голоса. – Кажется, это были последние.
«Не трать силы, - послал ему инквизитор мысленный приказ. – В тебе жизнь еле держится. Сейчас пришлют челнок. Если еще остались силы, залатай себя».
«А остальные?» - хотел было спросить Герман, но ответ был ясен и без слов. Он чувствовал близкое присутствие всего двух душ. Одной был Тор, кому принадлежала другая, даже понять было трудно, настолько слабо она мерцала.
Он тяжело привалился к обломку стены и снова оглянулся в сторону места приземления десантных капсул. Призрачные крылья сгинули как сон, не оставив после себя даже самого слабого остаточного варп-следа. Псайкер c облегчением улыбнулся, насколько позволяли лопнувшие губы. Показалось. Просто показалось.