Шрифт:
Глава 1
1
Как давно же я здесь не был!
Большая карета, называемая дормез, неспешно катилась по ровной польской дороге, чуть покачиваясь на рессорах. Колёса ещё деревянные, до изобретения резинового хода пройдут десятилетия, но трясло не слишком. В прошлой моей жизни, когда приходилось рассекать на другой карете — «скорой помощи» марки УАЗ — по дальним деревням около Могилёва, на ухабах порой подбрасывало гораздо чувствительнее. Носились там, конечно, раз в десять быстрее, чем в начале девятнадцатого века, что порой заканчивалось страшными авариями. В одну
С тех пор прошло четырнадцать лет, но до сих пор иногда побаливает штыковая рана. Её мне нанёс не французский солдат и не польский шляхтич, а полоумный русский гвардеец. Метил в меня, сводил счёты, потому что некая дама предпочла не его. Но сзади стоял государь император Александр I. Выходит, его я закрыл своим телом. Возведённый за спасение царя в графское достоинство, а впоследствии получивший из его рук генеральский чин, не ропщу на судьбу, вряд ли бы в белорусской службе «хуткай дапамогi» (скорой помощи) сделал бы столь головокружительную карьеру.
Та же судьба подкидывает порой удивительные совпадения: сидевший передо мной граф Александр Павлович Строганов был сыном генерал-лейтенанта Павла Александровича Строганова, под началом которого как раз и служил проткнувший меня ублюдок.
— Александр Павлович, позвольте полюбопытствовать, вам воевать не пришлось?
Мой спутник смутился. Не удивительно, если молодость пришлась на время славных битв, им пропущенных. Зная о моих регалиях, он чувствовал себя не в своей тарелке.
— Увы, Платон Сергеевич, к французскому нашествию мне только семнадцать исполнилось. Испросился в армию позже, отец препятствовал всячески — мол, я единственный наследник фамилии, у меня сплошь сёстры, прервётся род по мужской линии. После, стыдно сказать, определил меня в дивизию под своим командованием. Да только не воевали мы, а как Франция капитулировала, вошли в Париж победителями, — граф печально вздохнул. — Второсортный из меня победитель. Ни крови не видел, ни пороху не нюхал.
Мысленно я влепил себе оплеуху. Вот же идиот! Конечно, спустя четырнадцать лет, минувших после отлучения от интернета, я далеко не всё помню о военачальниках Отечественной войны, хоть с многими теперь довелось познакомиться лично. История Строганова-старшего известная, единственного сына тот берёг, да не сберёг, во время европейского похода Русской императорской армии парню оторвало голову пушечным ядром. В этой реальности сидит передо мной тридцатилетний красавец-мужчина и в ус не дует. Даже не догадывается, что перед ним — его спаситель. Вслух сказал:
— Не расстраивайтесь, ваше сиятельство. Война — это мерзость. Хотя и даёт некоторым шанс выжить и выдвинуться. Но слишком страшной ценой.
— Скоро русский кордон, не зовите меня более «сиятельством», гражданин Платон Сергеевич. В Российской республике титулы упразднены.
— Слышал. Но не огорчаюсь. Я чуть более года в России графствовал, как меня государь отправил по посольской части в Северо-Американские Соединённые Штаты. Там, знаете ли, титулы тоже не в чести. Если ты белокожий и при деньгах, то в любом случае уважаемый. Надеюсь, что хотя бы поместья мои не отошли в казну. Покойный император даровал мне десять тысяч душ!
— С крепостными попрощайтесь, Платон Сергеевич. Правительство им всем вольную дало.
— Я опередил его и написал
Гражданин граф едва рот не открыл от изумления. А вот так, господа-помещики, пока вы из своих крестьян последние соки выжимали, среди Нижегородской губернии появился в 1813 году клочок капитализма, где наряду с арендаторами ещё две тысячи французов трудилось, отловленных в Беларуси и туда свезённых. Их холопствовал для начала, чтоб приучились понимать, кто в доме хозяин, иными словами — закабалил как крепостных. Через пару лет управляющий Порфирий Осипович отчёт прислал — трудятся лягушатники и в свою лягушандию не рвутся, отчего я повелел и их освободить. Не по доброте душевной, а из чисто меркантильного умысла — наймиты работают лучше пригонных. Тёщу, правда, так и не убедил. В поместье, доставшемся моей супруге Аграфене Юрьевне по наследству от матери, крепостные освобождены только после «Великой Декабрьской революции», что там творится — понятия не имею.
— Что же вы раньше в Россию не вернулись? — поинтересовался Строганов.
Нужно было раньше, конечно — раньше! Кто же мог предположить… Все преимущества послезнания отечественной истории утрачены, она изменилась. В 1813 году у Александра I родился наследник, страна вышла из военного лихолетья в гораздо лучшем положении, чем в моей реальности, там у императора были лишь дочери, умершие в детском возрасте. Аракчеев готовил указ об освобождении крестьянства и введении основ конституционной монархии, Сперанский составил лучший в мире Свод законов. Но случились вещи непредвиденные. Тем более — не увиденные из-за океана.
Аракчеевщина всё равно вызвала недовольство. Когда умер Александр I, это случилось в ноябре двадцать пятого, престол унаследовал не его твердокаменный брат Николай, а двенадцатилетний сын. Питерская гвардейская свора восстала с ещё большей решимостью, и не нашлось жёсткого, волевого человека, способного отдать приказ покрошить гвардейских мерзавцев картечью из пушек.
Бунтовщики выступили на Сенатской, захватили Санкт-Петребург, «случайно» пришили наследника, арестовали большинство членов императорской семьи, низложили правительство. В общем, февраль семнадцатого наступил почти на сотню лет раньше.
Об этом мы с Аграфеной Юрьевной узнали из статей в «Нью-Йорк Пост» и хотели бы вернуться в Россию быстрее, но нас держал госпиталь. Деньги на содержание русской дипмиссии в Северо-Американских Соединённых Штатах перестали поступать давно, и мы с женой основали первую платную клинику в бывшей британской колонии. Поскольку мои фельдшерские познания, даже не врачебные, превосходили всю медицинскую науку планеты, а я без зазрения совести подделал себе российский лекарский диплом, то буквально за пару лет мы стали самым преуспевающим стартапом на Восточном побережье.
Медициной я ограничил прогрессорство, не пытаясь играть в «Трудно быть богом» по мотивам братьев Стругацких. Когда-нибудь Россия и Америка столкнутся, не хотелось вооружать будущего соперника ничем. Врачевание — другое дело. Тем более, скоро начнётся кровавая война между Севером и Югом, американцев в ней погибнет гораздо больше, чем во Второй мировой. Так пусть хоть полевая медицина спасёт кого-то, в той реальности умершего от ран. Пару секретов, позволяющих увеличить число солдат, возвращаемых из лазаретов в строй, я выгодно продал военному отделу Конгресса.