Во весь голос

Маяковский Владимир Владимирович

лезет

немыслимый зверь.

Морда матовым рыком гулка,

лапы —

в кулаках.

Безмозглый,

и две ноги для ляганий,

вот – портрет хулиганий.

Матроска в полоску,

словно леса.

Из этих лесов

глядят телеса.

Чтоб замаскировать рыло мандрилье,

шерсть

аккуратно

сбрил на рыле.

Хлопья пудры

(«Лебяжьего пуха»!),

бабочка-галстук

от уха до уха.

Души не имеется.

(Выдумка бар!)

В груди —

пивной

и водочный пар.

Обутые лодочкой

качает ноги водочкой.

Что ни шаг —

враг.

– Вдрызг фонарь,

враги – фонари.

Мне темно,

так никто не гори.

Враг – дверь,

враг – дом,

враг —

всяк,

живущий трудом.

Враг – читальня.

Враг – клуб.

Глупейте все,

если я глуп! —

Ремень в ручище,

и на нем

повисла гиря кистенем.

Взмахнет,

и гиря вертится, —

а ну —

попробуй встретиться!

По переулочкам – луна.

Идет одна.

Она юна.

– Хорошенькая!

(За косу.)

Обкрутимся без загсу! —

Никто не услышит,

напрасно орет

вонючей ладонью зажатый рот.

– Не нас контрапупят —

не наше дело!

Бежим, ребята,

чтоб нам не влетело! —

Луна

в испуге

за тучу пятится

от рваной груды

мяса и платьица.

А в ближней пивной

веселье неистовое.

Парень

пиво глушит

и посвистывает.

Поймали парня.

Парня – в суд.

У защиты

словесный зуд:

– Конечно,

от парня

уйма вреда,

но кто виноват?

Среда.

В нем

силу сдерживать

нет моготы.

Он – русский.

Он —

богатырь!

– Добрыня Никитич!

Будьте добры,

не трогайте этих Добрынь! —

Бантиком

губки

сложил подсудимый.

Прислушивается

к речи зудимой.

Сидит

смирней и краше,

чем сахарный барашек.

И припаяет судья

(сердобольно)

«4 месяца».

Довольно!

Разве

зверю,

который взбесится,

дают

на поправку

4 месяца?

Деревню – на сход!

Собери

и при ней

словами прожги парней!

Гуди,

и чтоб каждый завод гудел

об этой

последней беде.

А кто

словам не умилится,

тому

агитатор —

шашка милиции.

Решимость

и дисциплина,

пружинь

тело рабочих дружин!

Чтоб, если

возьмешь за воротник,

хулиган раскис и сник.

Когда

у больного

рука гниет —

не надо жалеть ее.

Пора

топором закона

отсечь

гнилые

дела и речь!

1926

Хулиган

Ливень докладов.

Преете?

Прей!

А под клубом,

гармошкой изоранные,

в клубах табачных

шипит «Левенбрей»,

в белой пене

прибоем

трехгорное…

Еле в стул вмещается парень.

Один кулак —