Во власти девантара
Шрифт:
— Да, повелительница! — Фародин уже не пытался скрывать свою тоску. Нурамон тем временем тоже поднялся с колен, хотя ему никто не позволял сделать это.
— Идите туда!
— Ты разрешаешь, повелительница? — спросил теперь Нурамон.
Королева коротко кивнула.
Легкими шагами направились товарищи обратно, к выходу из тронного зала. Мандред смотрел им вслед; он был рад тому, что по крайней мере они возвращались к своей возлюбленной, хотя он никогда не мог понять, как два мужчины могут любить одну женщину и не проломить друг другу при этом головы.
Когда Фародин и Нурамон переступили порог зала, королева
— Мандред, я объявляю охоту на человека-кабана оконченной. Она принесла много горя, однако в конце концов злокозненная плоть повержена. Ты со своими товарищами проведешь еще одну ночь в комнатах охотников. Вы должны очиститься душой и телом, помянуть тех, кто не вернулся, и попрощаться друг с другом.
Эмерелль поднялась, подошла к Олейфу и взяла его за руки.
— Ты был мне почти как сын, Альфадас Мандредсон. Никогда не забывай этого!
Слова королевы показались Мандреду раскаленными искрами, упавшими на трут. У Олейфа была мать! И она была бы наверняка еще жива, если бы в качестве платы за эльфийскую охоту Эмерелль не потребовала его сына! Он с трудом взял себя в руки. Несмотря на гнев, он заметил, что Эмерелль действительно больно расставаться с его мальчиком. Даже бессердечная повелительница Альвенмарка не была абсолютно свободна от чувств. И Мандред понял, как глупо винить во всем только ее. Конечно, это она потребовала его ребенка в качестве платы за эльфийскую охоту, но ведь согласился-то он. Он продал свою плоть и кровь. И даже не спросил согласия у Фрейи, которая еще носила его ребенка под сердцем. Человек-кабан был повержен… Но его решение принесло смерть Фрейе, а ведь он хотел спасти ее в первую очередь! Что она чувствовала, когда эльфы стояли перед ней, прекрасные и в то же время холодные, требуя отдать то, что она любила? Согласилась на сделку или возмутилась? Что случилось той ночью? Он должен знать это!
— Королева… Что сказала моя жена, когда ты велела забрать ребенка?
Меж бровей Эмерелль появилась вертикальная морщина.
— Я не велела забрать Альфадаса. Я отправилась в Фирнстайн со всем двором! То была не кража под покровом ночи и метели! Я посетила твою деревню, чтобы почтить тебя и твоего сына. Но к твоей жене я пришла одна. — Она перевела взгляд на Альфадаса. — Твоя мать очень испугалась. Она хотела защитить тебя, крепко прижимала к себе… Я рассказала ей об охоте. И я никогда не забуду ее слова, Мандред. Она сказала: «Две жизни в обмен на деревню, это решение ярла, и я уважаю его…»
Эмерелль отошла от Олейфа и открыто взглянула в лицо Мандреду. Хрупкая женщина стояла почти вплотную к нему.
— Это все? — спросил Мандред.
Он знал, насколько упряма может быть Фрейя. Он любил ее, в том числе и за это.
— Есть знание, которое принесет только боль, сын человеческий. Ты сделал то, что нужно было сделать. Оставь, Мандред, не спрашивай больше.
— Что она сказала? — не успокаивался он.
— Ты действительно хочешь это знать? Ну что же… «А мужа своего я проклинаю за то, что он оторвал молодой побег от своего древа прежде, чем тот успел пустить корни. Пусть никогда у него не будет дома, настоящего дома. Пусть бродит, не ведая покоя! Не ведая покоя, как моя душа, у которой он отнял все, чем она еще могла согреться».
В горле Мандреда встал комок. Он судорожно сглотнул, однако чувство
— Я пыталась утешить твою жену, — продолжала Эмерелль. — Я хотела рассказать ей о будущем твоего сына, но она не стала слушать. Дала мне от ворот поворот. И только когда дверь закрылась за мной, она расплакалась. Только знай, Мандред, мне не нравится быть жестокой по отношению к людям. Твоему сыну было предначертано вырасти в Альвенмарке. Настанет день, когда эльфам понадобится помощь людей. И именно тот род, который произойдет от твоего сына, будет верен Альвенмарку, когда мир будет объят пламенем. Теперь дело за тобой, Мандред. Отведи своего сына обратно во Фьордландию. Дай ему все, что сын может получить от отца. Помоги ему найти свое место среди людей.
— Неужели его судьба так же горька, как моя, королева?
— Кое-что я вижу ясно, кое-что смутно, а многое не вижу вообще. Слишком многое открыла я вам о вашем будущем! — Эмерелль обвела рукой зал. — Никто не должен знать свою судьбу слишком точно. Ибо в тени будущего не может вырасти жизнь.
Слова Нороэлль
По пути к террасе Фародин и Нурамон молчали. Каждый был погружен в свои мысли. После всех трудностей, которые выпали на их долю в последние дни, им не терпелось снова увидеть свою возлюбленную и услышать, что она решила. Фародин думал обо всех тех годах, на протяжении которых ухаживал за Нороэлль, а Нурамон предвкушал момент, когда скажет Нороэлль, что сумел сдержать свое обещание.
Когда они вышли из ворот в ночь, то очень удивились. Потому что на террасе ожидала не Нороэлль. Там спиной к ним стояла светловолосая эльфийка в светло-сером платье. Подняв голову, она, казалось, смотрела на звезды.
Они в нерешительности приблизились. Эльфийка повернула голову, и казалось, прислушалась. Затем вздохнула и обернулась.
Нурамон узнал ее сразу.
— Обилее!
Фародин смутился и испугался одновременно. Конечно, они знали, что, как в мире людей, так и здесь, в Альвенмарке, прошло почти тридцать лет, но только при виде Обилее они поняли, что это означает.
— Обилее! — снова повторил Нурамон, разглядывая эльфийку, улыбка которой не могла скрыть скорби, таившейся в ее глазах. — Ты стала прекрасной женщиной. В точности так, как говорила Нороэлль.
Фародин увидел перед собой портрет великой Данее. Раньше это было просто мимолетное сходство, однако теперь ее было не отличить от прабабки. Впервые он увидел Данее при дворе. Тогда он был еще ребенком, но отчетливо помнил благоговение, охватившее его, когда ее взгляд скользнул по нему.
— Теперь я тоже вижу. В тебе есть что-то от ауры Данее, как и говорила Нороэлль.
Обилее кивнула.
— Нороэлль была права.
Фародин бросил взгляд вниз, на фруктовый сад.
Молодая эльфийка отвела взгляд.
— Нет, она не во фруктовом саду. — Когда девушка снова подняла глаза, то эльфы увидели в них слезы. — Ее больше нет здесь.
Фародин и Нурамон неуверенно переглянулись. Фародин подумал о том, что прошло почти тридцать лет. Разве не должна была Нороэлль думать, что они мертвы? Может быть, поэтому она оставила двор и живет в уединении?