Во власти монстра

Сербинова Марина

Когда Кэрол пришла в себя, она лежала на постели в своей комнате. На лбу она нащупала припухшую кровоточащую ссадину и, вспомнив про подушку в руках матери, выскочила из комнаты. На лестнице она остановилась, услышав голос матери. Элен и доктор Пресвелд были внизу. Присев, чтобы ее не заметили, девочка стала наблюдать за ними между прутьями перил.

— Ах, доктор Пресвелд, как мне жаль бедняжку Мадлен! — плакала мать. — Она два года жила с нами, я так к ней привязалась! Такая добрая была женщина… Надо же, она умерла почти сразу после вашего ухода. Это так ужасно! Такое горе…

В глазах у Кэрол помутилось. Ее Мадлен умерла! Умерла! Умерла!

— Доктор, я бы хотела, чтобы вы взглянули на Кэролайн… Она упала и разбила голову о скамейку…

Вскочив, девочка побежала вверх по лестнице, залезла на чердак и, зарывшись в старое барахло, горько расплакалась, не опасаясь, что ее здесь найдут.

После

смерти Мадлен жизнь Кэрол, да и сама девочка, резко переменились. Потеряв единственного человека, которому была нужна, малышка померкла. Без прежней радости она продолжала работать на кухне, помогая новой кухарке, Барбаре, тихо ненавидя ее и изводя всякими пакостями, отказываясь подчиняться. Барбара обращалась с ней грубо, Элен позволяла ей наказывать девочку, бить, морить голодом за неповиновение. Барбара была ленива и все, что только могла, в своей работе взваливала на девочку. Руки малышки покрылись незаживающими мозолями, которые она заклеивала пластырем, и работа с ножом уже не доставляла ей удовольствие, как раньше, наоборот, стала мучительной. Девочка сильно похудела, стала выглядеть изможденной. Тоска, непосильные нагрузки и недоедание сделали ее похожей на маленькое приведение с большими грустными глазами. Некому было теперь заботиться о ней, купить новое платьице, причесать, прихорошить. Не с кем было ни поговорить, ни посмеяться, не над кем было подшутить, некому пожаловаться. Кэрол стала выглядеть неряшливо и неопрятно, так как была полностью предоставлена сама себе. Мать не стирала ее одежду, не чинила, и все это девочке приходилось делать самой. Измотавшись за день, Кэрол с трудом доползала до постели, на находя в себе сил на то, чтобы искупаться или заняться одеждой. На нее просто было неприятно смотреть. Элен стала бить ее за неопрятность. Пожалев девочку, Пегги, на которой, помимо всего, лежали еще и обязанности прачки, собирая каждое утро постельное белье и полотенца из сдаваемых номеров, стала заходить в комнату девочки, чтобы захватить и ее одежду или оставить чистые простыни, сменив несвежие. Заметив это, Элен разозлилась и запретила Пегги помогать девочке.

— У нее есть руки, она сама должна о себе заботиться, — сказала она Пегги. — Она должна приучиться к самостоятельности.

— Приучится, Элен. Но пока она всего лишь ребенок, — пыталась возразить та.

— Не вмешивайся. Ей почти семь лет, и она должна научиться заботиться о себе. Мадлен больше нет и никогда не будет. Девчонка слишком разбалована, в этом все дело. Она что, не может сама вымыть голову? Не может кинуть в стиральную машину свои тряпки?

— Но ведь я все равно стираю, мне не трудно…

— Нет! Разве ты не понимаешь, в чем дело? Она делает это мне назло. Она ненавидит меня из-за Мадлен. Ведь она все видела. Если ты такая добрая и хочешь ей помочь, лучше объясни, что меня лучше не злить. Я раздавлю ее одним пальцем, как вошь… И выведи ей вшей, иначе я ее убью.

Пегги знала, что спорить с Элен бесполезно, к тому же небезопасно. Ее взрывной жестокий нрав мог напугать кого угодно. А после того, как она так хладнокровно и безжалостно задушила Мадлен, обитательницы мотеля смотрели на нее с затаенным ужасом, больше всего на свете боясь вызвать ее недовольство или разозлить.

Пегги отправилась в город за средством от паразитов, чтобы очистить голову девочки, но Элен не дождалась ее, решив проблему по-своему и, видимо, желая тем самым проучить дочь. Она обрила ее наголо, срезав под корень роскошные кудрявые волосы. Девочка стала объектом для насмешек и издевательств, Элен хохотала каждый раз, как та попадалась ей на глаза. Пегги и остальные смеялись вместе с ней, чтобы угодить. И Пегги старательно скрывала то, что сердце ее сжималось от болезненной жалости, когда она видела блеск сдерживаемых слез в глазах обезображенной девочки, покорно и безропотно отзывавшейся на новое насмешливое прозвище — лысая. Прекрасная Роза украдкой от Элен утешила девочку, сказав, что волосы скоро отрастут, а если за ними не ухаживать и доводить до такого состояния, как Кэрол, то лучше уж вообще их не иметь. Девочка ничего на это не ответила. На следующий день Элен сорвала с дочери одежду и, забрав из комнаты всю остальную, отнесла в подвал, где стояли машины для стирки. Она не позволяла девочке одеться, пока та не перестирала, не высушила и не выгладила свои вещи. Жестокий урок подействовал. С того дня Кэрол не выходила из комнаты в грязной или помятой одежде. Поначалу было тяжело, потом она привыкла. Научилась гладить и чинить одежду, убираться в комнате. Элен лишь контролировала. Волосы быстро отрастали, уменьшая страдания девочки из-за ощущения собственного уродства, и теперь она регулярно мыла голову, больше всего на свете боясь, что мать снова ее обреет.

Девочка была тихой, замкнутой, молчаливой, не улыбалась и никогда не смеялась. По вечерам она часто бегала на могилку Мадлен, украшала ее цветами, рассказывала и жаловалась. Пела песни, которым когда-то

научила ее старушка. Дома Элен не разрешала ей петь, и все, что могла позволить себе девочка — это чуть слышно напевать себе под нос, убедившись, что матери нет поблизости. Своими постоянными визитами на кладбище и общением с покинувшей ее Мадлен, Кэрол безотчетно пыталась приглушить чувство одиночества, наполнявшее ее детское сердечко, искала любовь, которую забрала с собой добрая старушка. Ее единственным другом был Лимки, с которым она не расставалась ни днем, ни ночью. Он сидел на кухне, когда она там работала, сопровождал каждый раз в подвал, спал в ее объятиях, помогая ей бороться не только с одиночеством, но и со страхом, мучавшим девочку с того ужасного дня, когда умерла Мадлен. Вернее, когда она была убита. Кэрол мучили кошмары, ей все время снилось, как мать накрывает ее подушкой. В душе девочки страх перед матерью продолжал расти, подстрекаемый страшными снами. К тому же Элен запугала дочь еще и намеренно, чтобы заставить ее молчать о произошедшем, пообещав расправу подушкой, если она кому-нибудь ляпнет о том, что видела. И Кэрол молчала. Для успокоения души, она спрятала свою подушку на чердак. Если б она могла, то попрятала бы все подушки в доме. Но и то, что подушки нет в ее комнате, тоже немного успокаивало. Постепенно кошмары оставили Кэрол, она поняла, что если ничего никому не скажет, мать не тронет ее. Элен не разрешала Барбаре или кому-либо другому брать ее в город, не позволяла общаться с постояльцами, и вообще, старалась держать ее от людей подальше, опасаясь, что девчонка что-нибудь сболтнет. Заметив, что Кэрол спит без подушки, Элен посмеялась про себя. Посмеялись и ее подруги. Сжалившись, они выделили девочке другую. Но и та бесследно пропала. Малышку пытались заставить вернуть подушку, если она не хочет на ней спать, но бесполезно. Что ребенок мог с ней сделать — взрослым оставалось только гадать.

Кэрол привыкла общаться сама с собой, и порой ей даже казалось, что она вовсе не нуждается во внимании людей. Она не была одинока, у нее были друзья, которые очень ее любили и никогда не обижали. Самым старым другом ее был Лимки, который проходил с ней через все: и вываливался с ней из окна, и дразнил Мадлен, и ухаживал за сиренью — спасительницей, был свидетелем убийства старушки, просыпался по ночам от кошмаров вместе с девочкой, прятал с ней на чердаке подушки, и многое другое… А совсем недавно у Кэрол появилась и подружка — маленькая мышка, которая жила на чердаке. Девочка носила ей кусочки хлеба, очищенные орешки, семечки — все, что удавалось стащить с кухни. Мышка привыкла к ней, и когда девочка приходила, без всякого страха выбегала из норки, карабкалась на колени в ожидании чего-нибудь вкусненького. Кэрол вскоре забрала ее к себе в комнату, дав ей имя — Кейси. Мышка жила в коробке, пока Кэрол не раздобыла ей жилище. У Розы был хомячок, которого она держала в небольшой уютной клеточке, похожей на домик, и Кэрол украла его, выпустила на улицу, а потом выпросила у девушки клетку.

Элен до жути боялась мышей и, видя, как по девочке бегает одна из них, она едва не падала в обморок. Женщина пыталась заставить Кэрол избавиться от противной мыши, но ни побои, ни ругань, ни суровые наказания не смогли повлиять на девочку.

Однажды в их мотель заехали трое молодых дальнобойщиков, везущих куда-то на трех огромных машинах новенькие сияющие автомобили, которые Кэрол долго с любопытством разглядывала из окна своей комнаты. У мамы была машина, но очень старая и некрасивая. Девочке вдруг очень захотелось прокатиться на одной из этих прекрасных и, видимо, очень дорогих машин. Или на одном из этих трех металлических монстров с огромными кабинами, которые тащили на себе своих маленьких, по сравнению с ними, собратьев. Но это были несбыточные мечты.

Еще ее внимание привлек один из водителей, которого она разглядывала с не меньшим интересом. На вид ему было не больше двадцати пяти лет, он был очень высоким, стройным, широкоплечим и невероятно красивым. Девочка вспомнила сказки, которые когда-то рассказывала ей Мадлен, и подумала о том, что сказочные принцы, должно быть, именно такие. Кэрол еще никогда не видела, чтобы у человека было такое доброе и приятное лицо, такие ласковые глаза, такая теплая улыбка.

Зацепившись за кабину, он энергично протирал тряпкой лобовое стекло и, словно почувствовав, что на него смотрят, огляделся, а потом посмотрел вверх, на окна. Увидев девочку, он ослепительно улыбнулся, продемонстрировав ровные белые зубы, и помахал ей рукой.

Кэрол отступила от окна, не ответив на улыбку, и больше к нему не подходила.

Вечером, во время ужина, Кэрол помогала кухарке обслуживать их, пытаясь, как обычно, быть как можно незаметнее. Молодой шофер с добрым лицом все время следил за ней веселым взглядом, а когда девочка украдкой обращала на него взор, подмигивал и манил пальцем. Пугаясь, малышка убегала, но вредная кухарка заставляла ее возвращаться.

— Как тебя зовут, котенок? — приставал шофер, но она молчала, боясь даже смотреть в его сторону.