Во власти (не)любви
Шрифт:
Даже по мимолетному взгляду на Надин Делиль Джина поняла — кузина уже жалеет, что напомнила ей про семинар. Впрочем, от такого наглого ответа многих трепещущих перед язвительным профессором студиозов чуть удар не хватил. Какое же это удовольствие — говорить то, что думаешь, не ощущая волнения или страха! Но мало кому хватит смелости это удовольствие испытать.
Она беззастенчиво разглядывала мужчину, с интересом ожидая его ответа. Выгонит ее из аудитории или примется, брызжа слюной, доказывать, что этот… Бунин — какой-нибудь великий поэт или прозаик? В любом случае, скорее всего, Горанов взбешен — до
Но литературный профессор изумил.
— Это имя кажется вам нелепым, не так ли? Какой-то Бунин — смешная, чуждая вашему уху фамилия… — Торстон Горанов подался вперед, и во взгляде его было столько презрения, что это, к ее собственному удивлению, ощутимо укололо Джин.
— Знаете, мисс Моранте, а ведь я совершил ошибку. Вызывая вас к доске, я не учел, что имя Бунина, так же, как и сам величайший русский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе, так же, как и его потрясающее творчество лежит совершенно в иной от вас плоскости. Находится на ином уровне, подняться на который для вас слишком непосильная задача. В принципе, я мог быть снисходителен и сделать персональную скидку, если вы хотя бы попытались. Однако «неудовлетворительно» я вам поставлю не за это… А за напяленные на моем занятии солнцезащитные очки, вульгарное платье и эту неряшливую прическу.
Аудитория испуганно ахнула, а Джина не сдержала удивленной усмешки, потому что это было уже интересно. Она знала, что выглядит потрясающе — даже с этим идиотским пучком на голове и в совершенно не подходящем для учебы клубном платье, сверкающем драгоценными пайетками при каждом ее движении. Но Горанов хотел задеть ее, в отличие от других мужчин выразив полное пренебрежение к ее внешности… И у него, черт побери, это получилось!
Вообще-то неуд, выставленный Торстоном Горановым был подобен смертному приговору, ибо исправление его требовало титанических усилий. Нужно было перечитать кучу сложнейших произведений и ответить ему по содержанию, а так же от руки написать читательский дневник по всей русской критике. В своих наказаниях Горанов был принципиален и по-настоящему жесток, хладнокровно добиваясь от нерадивых студиозов выполнения всех заданий.
Вот только от Джины Моранте он не дождется! Надо срочно что-то ответить, что-то дерзкое, вызывающее, смутить, иначе ей можно засчитывать поражение. А проигрывать она не любит больше всего на свете. Впрочем, нужный ответ пришел на ум сразу.
— To есть, если я оденусь так, как нравится лично вам, вы исправите его на отлично?
— ослепительно улыбнувшись, мурлыкнула Джин.
— Боюсь, мисс Моранте, вам уже ничто не поможет, — не глядя на нее, отчеканил литературный профессор, и уже больше не обращая на девушку и капли внимания, вызвал отвечать биографию Бунина готовившую этот вопрос Роз Бертен, которая с нескрываемой радостью затрусила к доске.
«Что ж, проигрывать нужно уметь» — с досадой подумала Джина, под пристальные взгляды сокурсников опускаясь на свое место, но непреложная истина утешала слабо — проигрывать было противно. Джина всегда смотрела правде в глаза и не могла не понимать, что сегодня Торстон Горанов ее сделал, во всеуслышание объявив ее, во-первых, недалекой,
А обиднее всего, что напросилась она на это сама.
ГЛАВА 3. Вефриум
— И вдохнул Бог в Адама бессмертную душу, а в Еву не вдохнул, и пошла она по свету без души, а лишь с неким подобием ее, что досталось ей от ребра Адамова. И согрешила недостойная, блудливая, бездуховная женщина и лишила всех нас райской благодати, и прокляла тем поступком весь женский род!
Джин пыталась вникнуть в смысл этих слов, понимая, что это нужно для ее же собственной безопасности — разобраться в том, кто ее окружает, и чего от нее хотят, но получалось с трудом.
Жажда крови, которая ее мучила, пока что была терпимой, но от нее уже саднило горло и кружилась голова, хорошо, что пока только слегка. Сутки в поезде и полдня дороги до Догмы, столицы, которая называлась так же, как и сама республика — за все это время Джин не сделала и глотка крови. Не то, что из живого сосуда, но даже из амфоры. По правде говоря, сейчас она была бы согласна и на амфору с кровью из специализированного донорского магазина, хотя обычно относилась к этим магазинам с презрением, предпочитая «живую» кровь сосуда. Но когда во время одной из остановок Джина, превозмогая гордость, сказала светловолосому догмовцу, что голодна, то в ответ услышала равнодушное «В наши инструкции твоя кормежка не входила».
Заметив, как при этом дернулся угол его рта в довольной ухмылке, она поняла, что просить бесполезно, и попыталась сконцентрироваться на том, чтобы обуздать чувство голода. О том, в какую дикую пытку оно может превратиться, если в ближайшие сутки она не выпьет крови, Джин старалась не думать.
Первое, что поразило ее при въезде в республику — огромный купол беломраморного Капитолия, в котором заседало правительство страны, хорошо просматриваемый из всех точек Догмы. Громадное здание как будто нависло над городом и его тяжесть ощущалась, как бы далеко ты от него не находился.
Еще Джин сразу обратила внимание на полное отсутствие на улицах рекламы. Ни единого баннера, ни самой крохотной растяжки. Для глаз, привыкших к пестрому многоцветью промоушена огромного города, это было дико и как-то голо. Зато повсюду висели полотнища с щитом и копьем на ярко-красном фоне. "Тоже своего рода реклама", — усмехнулась она про себя. Но еще более неприятным открытием было полное отсутствие на улицах женщин. Только мужчины. И многие из них с оружием.
Впрочем, женщины тут были, и скоро Джина смогла в этом убедиться. Ее привезли к высокому кирпичному зданию, у входа в которое, сложив руки, автомобиль ждала какая-то особа.
— Добро пожаловать в Догму, Джина! — сердечно сказала она. — Добро пожаловать домой! Меня зовут Магда и отныне я твоя пестунья. Можешь так и обращаться ко мне — пестунья Магда.
— Пестунья? — нахмурилась она, потому что странное слово резануло слух.
— Конечно, — улыбнулась женщина. — Ведь я буду тебя пестовать — направлять, подсказывать, воспитывать. Я уведу тебя с неверного пути и укажу истинное предназначение, для которого ты была рождена. Мы многое должны с тобой наверстать, Джина.