Во власти твоих глаз

Скотт Александрия

Тревис сел на своего белого жеребца и взглянул на чистый профиль Брук. Она сидела в седле так грациозно и с таким достоинством, что выглядела опытной наездницей. Амазонка так плотно облегала ее тело, что он легко мог представить ее обнаженной. В его воображении неожиданно возник образ Брук: она лежала в постели, раскинув золотистые волосы по подушке.

Его тело откликнулось мгновенно и бурно, и Тревис обругал себя. Чтобы не оставаться здесь в плену ее чар, он тронул каблуками бока белого коня и выехал из конюшни. Ему необходимо держаться

от Брук подальше.

Выехав, Тревис остановился и глубоко вдохнул свежий воздух, надеясь, что в голове прояснится, затем пришпорил коня и, зная, что этого не следует делать, погнал его вперед все быстрее и быстрее. Свежий воздух! Вот чего ему не хватало.

Только почувствовав себя в безопасности, он позволил коню замедлить бег. Тревис направил его вверх по (склону холма, возвышавшегося над рекой, и на вершине остановился.

Приближавшийся стук копыт другой лошади подсказал ему, что он недолго пробудет в одиночестве. Он не хотел, чтобы Брук поняла, что он сбежал от нее. Тревис сидел спокойно и ждал, когда она догонит его.

– Какая красивая лошадь, – сказала Брук, подъезжая к нему. – Как ее зовут? – Она протянула руку и похлопала кобылу по шее.

Серая повернула голову, пытаясь потереться о руку Брук. Предательница! Кто еще на плантации поддался чарам Брук?

Тревис взглянул на серую, в яблоках, кобылку. Ему всегда нравилась эта лошадь, она была необыкновенно спокойной и в то же время смелой, совсем не похожей на остальных лошадей его конюшни. Совсем как женщина, восседавшая на ней.

– Серая Дымка.

– Мне нравится это имя. У меня никогда не было собственной лошади. В Англии я всегда ездила на чужих.

Тревис не мог оторвать глаз от Брук. Что-то в ее голосе тронуло заветные струны его души, к которым он никому не позволял прикасаться.

– Она вам нравится?

Брук кивнула:

– Очень.

– Тогда она ваша.

Брук почувствовала, будто тысяча бабочек запорхала у нее в груди. Почему этот человек, наконец, так подобрел к ней? Она могла бы указать ему, что половина всего на плантации уже принадлежит ей, но боялась разрушить хрупкий мир, воцарившийся между ними.

– Спасибо.

Взглянув на расстилавшиеся внизу поля, Брук увидела то, что, как она предположила, было сахарным тростником. Он мало, чем отличался от высокой травы, вероятно, от четырех до двенадцати футов высотой, и был рассажен рядами в четырех футах друг от друга. Зеленые листья, качавшиеся от легкого ветерка, венчали каждый стебель.

На полях она увидела нескольких мужчин. Те, что находились ближе к ним, размахивали кривыми ножами, и стебли грудами валились на землю.

– Насколько я понимаю, – она кивнула в сторону поля, – это сахарный тростник?

– Правильное наблюдение, – снисходительно ответил Тревис. – Что вы знаете о такой жатве? Или вообще о сельском хозяйстве? Как я понимаю, вы выросли в городе?

Брук взглянула на Тревиса, который смотрел прямо перед собой, наблюдая за всем, что делалось в поле.

Она решила не обращать внимания на его неожиданную грубость.

– Вы правы, я никогда раньше не была на плантации. Тем не менее, не считайте меня невеждой. Мне удалось прочитать все книги, какие только я могла найти, о хлопке, потому что думала, что именно его выращивают в «Старой роще».

– Вы думаете, можно научиться по книгам? – усмехнулся Тревис. – Как же вы неопытны! Однако я восхищаюсь вами, – кивнув, сказал он. – Не многие женщины стали бы утруждать себя такими вещами. Их больше интересуют деньги, получаемые за урожаи.

Брук невольно бросила быстрый взгляд на Тревиса, чтобы убедиться, не смеется ли он над ней снова.

– Я не похожа на большинство женщин.

– Это я заметил.

Глупое сердце Брук забилось при мысли, что такая властная личность отдает должное ее уму. Она понимала, что ее влечение к нему неразумно, но факт оставался фактом: Тревис не просто волновал ее. При каждом его движении она видела, как крепкие мускулы напрягаются под его рубашкой. Сейчас она хотела узнать… нет, ей было необходимо узнать как можно больше о плантации, поэтому она перевела разговор на дела:

– Почему сахарный тростник?

Тревис нетерпеливо пожал плечами:

– За ним будущее.

Тон Тревиса терял теплоту, становясь холодным. Но Брук радовалась и тому, что он вообще с ней разговаривает. Она решила проявить настойчивость, даже если ей придется вытягивать из него каждое слово клещами.

– Вы больше ничего не выращиваете?

– У нас есть пара полей, засаженных хлопком, но остальные – тростником. Большие деньги можно получить за хороший урожай, но и риска больше.

– Почему больше с тростником, чем с хлопком?

– Тарифы. И погода. Тарифы высоки на сахар, ввозимый из других стран. Мы можем производить его дешевле, и в Луизиане тростник растет быстрее. Он дает отростки. – Заметив ее недоумение, Тревис объяснил: – Тростник срезают у земли, так что корни остаются в почве. Следующей весной из них вырастает новое растение. Таким образом, я сэкономил труд, не сажая тростник три года.

– Определенно это было очень умно, но почему только три года?

– Спасибо. – Он улыбнулся и кивнул. – После снятия третьего урожая мы вскопали поле, выкопав корни, и оставили его под паром, чтобы восстановить плодородие почвы. Другими словами, земле дали отдохнуть.

Брук улыбнулась. Именно этим она и занималась последние два года, предоставляя телу отдых, чтобы обновиться к тому моменту, когда она найдет любовника или мужа. Дай Бог убедить Тревиса стать соучастником.

Она снова оглядела поле.

– Так расскажите мне… – она немного помолчала, – все.

Тревис поднял бровь. Он заколебался, смерив ее взглядом, прежде чем ответить.

– Вы уверены, что вам надо это знать?

– Конечно, – быстро ответила Брук.

Не слишком ли быстро? – подумал он. Но Брук, казалось, говорила искренне: