Во власти твоих глаз
Шрифт:
– Ну, так как у меня получается?
Она засмеялась, ее золотистые глаза заблестели, как звезды.
– Очень хорошо, должна признаться. Я вижу, вы танцевали вальс и раньше.
– Боюсь, много раз. Я научился, когда путешествовал по Европе.
– И не сомневаюсь, разбили немало сердец, – заметила Брук.
Тревис не ответил. Он не спускал глаз с сапфира, соблазнительно покоившегося на ее груди.
– А вы не думаете, что вашему декольте следовало бы быть не столь глубоким?
– В
– Но вы же не в Париже, – проворчал Тревис.
– Сожалею, что смущаю вас, но я следую европейской моде, – сказала Брук.
– Не в том дело, – сквозь зубы, явно сдерживая себя, сказал он. – В будущем, прошу вас, приводите в порядок ваш лиф перед появлением на людях.
Брук попыталась сдержать свое возмущение.
– Вы разговариваете со мной, как будто вы мой муж, – ответила она. – Какое право вы имеете мне указывать? Мы только деловые партнеры, не больше.
Медленная улыбка расплылась на его лице.
– Возражение принято, мадам.
И во время вальса они больше не разговаривали. Музыка успокаивала их, и скоро они смотрели друг другу в глаза, отдаваясь ласкающей слух мелодии.
Брук слышала и видела только его одного. Его руки, обнимавшие ее, его смуглое красивое лицо перед ее глазами и эти великолепные синие глаза, которые, казалось, требовали подчиниться его воле. Но у нее тоже была воля.
– В каком состоянии вы увидели тростниковые поля сегодня утром? – спросила она, пытаясь изменить ход своих мыслей.
У Тревиса было ощущение, что он смотрит в озера чистого золота. Ему так нравилось смотреть на нее, что на время он совершенно забыл о тростниковых полях. Брук вернула его к действительности.
– В плохом. Не уверен, что соберем урожай. Большую часть тростника уничтожила буря, и поля сплошь покрыты грязью, так что телеги не смогут проехать.
– Я говорила вам, что грозы приносят зло.
Тревис усмехнулся:
– Начинаю соглашаться с вами.
Брук не смогла не улыбнуться в ответ на его обезоруживающую улыбку.
– Ну, это только начало!
К глубокому огорчению Брук, вальс закончился. Тревис повел ее к столу с закусками. Он передавал ей стакан пунша, когда к нему подошел его дед, Арчи Делобель.
– Я хотел бы поговорить с тобой. – Слова старика звучали как просьба, но это явно было приказанием. Он взглянул на Брук. – Наедине, – добавил он. – Я сейчас уезжаю.
Тревис неторопливо отпил виски и затем ответил:
– Так скоро?
Брук заметила, что Тревис не обеспокоен.
– Проводи меня до двери, – приказал генеральским тоном дед.
Тревис кивнул Брук:
– Извините меня…
Он неохотно проводил главу семьи до дверей. Выйдя в холл, они направились
Старик со странным выражением лица посмотрел на Тревиса и сказал:
– Не проявляй неуважения к этой семье.
– Что я сделал на этот раз? – усталым тоном спросил Тревис, такой разговор происходил уже много раз. Он с самого своего рождения все делал неправильно, включая и само рождение.
– Мне не нравится эта женщина, живущая у тебя.
– Вы о ней ничего не знаете, – возразил Тревис. – а говорите так, как будто я вышел и подобрал ее на улице.
– Я достаточно хорошо ее знаю, – сообщил Арчи Делобель своему внуку. – Я надеюсь, ты поступишь правильно. – С этими словами он повернулся и вышел с точно таким же видом, как и раньше, когда делал выговор ребенку.
В вихре музыки и пустых разговоров пронеслось несколько часов. Брук танцевала со всеми. Соседи были вежливы, но она видела, что они не торопятся принять ее в свое общество. «Видимо, есть вещи, которые не меняются», – подумала она.
Брук так устала, что уже не помнила, когда в последний раз видела Тревиса.
Тревис, однако, не спускал глаз с Брук, особенно когда она танцевала вальс. Казалось, мужчины не могли отвести от нее глаз. Каждый раз, когда она принимала приглашение на танец от нового партнера, Тревису словно перекрывало дыхание. И он впервые понял, что ревнует ее к любому, кто дотрагивается до нее.
– Мне надо поговорить с вами, – заявил Жорж Д'Акуин.
«Опять», – подумал Тревис. Сначала дед, а теперь отец Гесионы. Какого черта ему надо! Конечно, он знал что, но от этого ему было не легче.
– На веранде, – коротко сказал он.
Выйдя на веранду, они подошли к перилам. Тревис повернулся и ждал, когда его будущий тесть заговорит.
– Что все это значит, Монтгомери? – прошипел Д'Акуин. – Вы обручены с моей дочерью, а поселили в своем доме эту женщину.
Тревис не обратил особого внимания на обвинение.
– Во-первых, не я привез ее в «Старую рощу», а поверенный моего отца. Во-вторых, теперь часть «Старой рощи» принадлежит Брук. И это настолько же ее дом, как и мой.
– Меня поражает, как вы допустили такое. Неприлично этой женщине жить здесь.
– Я не могу выгнать ее на улицу из ее собственного дома, не правда ли?
Лицо Д'Акуина побагровело.
– А как же моя дочь?
– А что с ней?
– Я должен напоминать вам, что вы помолвлены с моей дочерью?
Тревис терял самообладание. Его возмущало, что оба мужчины придираются к нему. Он был достаточно взрослым, чтобы принимать решения самостоятельно, даже если ситуация касалась не только его одного.