Во всем виновато шампанское
Шрифт:
На виноградниках они наслаждались сухой солнечной погодой. Теперь тяжелые тучи затянули холодное ночное небо, без луны и звезд оно походило на темный потолок. А внизу под шале раскинулась альпийская деревенька, словно перенесенная туда с праздничной открытки.
Кружил голову резкий крепкий запах свежей древесины и смолы. Теплыми золотистыми квадратами казались окна других шале, разбросанных по обоим берегам реки, кое-где горели уличные фонари, все вместе это напоминало длинную ленту китайских фонариков, которая, извиваясь, убегала к горизонту в соседнюю долину. А с неба, как кружевная занавеска, падали, кружась, огромные пушистые хлопья снега.
Это походило на кинокадр или великолепную картину.
Она любила Лондон. Всегда любила. Элвуд-Хаус расположен в шумной части города, где ни днем ни ночью не иссякал поток пешеходов и машин. Как разительно отличалось место, которым она сейчас любовалась! Деревня была тихой, спокойной, безмятежной, и жизнь Саскии в сравнении с этой безмятежностью казалась кошмаром.
Опершись на отполированное дерево парапета, Саския взглянула на горы. Открывавшийся вид был прекрасен. Она почувствовала, что волнение уходит, а досада, оставшаяся после звонка Кейт, рассеивается.
Над головой громоздились тонны льда и снега, но Саския чувствовала себя в безопасности в этом маленьком деревянном шале. Шел снег, мороз кусался, ее ноги начали синеть, но она не хотела уходить, таким волшебным казался момент.
Вдруг сильная рука поправила на ее плечах плед и плотнее запахнула его. Это было неожиданно. Саския обернулась и, увидев улыбавшегося Рика, схватила его за рукав свитера.
– Ты это видел? Восхитительно! Я думала, с лыжной станции открывается великолепный вид, но отсюда еще прекраснее. Мне очень нравится.
– Я вижу это по твоему лицу.
Он встал рядом с ней и тоже оперся о перила. Его левая рука едва касалась ее правой руки.
– Я хочу, чтобы ты знала: в это шале я приглашаю далеко не каждого. Ты одна из избранных. У тебя, Саския Элвуд, особый дар. Я это понял по тому, как ты отзываешься о своих подругах и заботишься о них. В тебе нет ни капли эгоизма. Меня это восхищает.
– Тебя это восхищает? В каком смысле?
Впервые со дня их знакомства он выглядел нерешительным и робким. Казалось, на свадьбе с друзьями смеялся какой-то другой мужчина.
Рик смотрел на руки Саскии. Будто бы не понимал, когда их пальцы успели переплестись.
– За последние два года я понял одну вещь, Саския: никогда не знаешь, что преподнесет жизнь. Ты не можешь этого знать. Поэтому я использую все представляющиеся возможности. Даже если ради этого надо стать эгоистом. Поэтому я всегда в движении, всегда наполняю свой день событиями. Я сам выбрал для себя такой стиль жизни.
Саския взглянула Рику в лицо и вспомнила, что ей нужно дышать.
– И как это тебе помогает? – Она улыбнулась.
Тяжело вздохнув, Рик покачал головой:
– Мои родители кочуют с места на место, надеясь, что так им удастся примириться с уходом Тома. Я тоже в дороге провожу времени больше, чем в головном офисе, и потому не очень им помогаю. От Шамони до Напы далеко.
– Должно быть, вам всем сейчас непросто.
Он снова повернулся к ней с улыбкой на лице, но слишком поздно. Саския успела увидеть настоящего Рика, без той маски, которую всегда носил на публике. И что самое удивительное, этот Рик Саскии тоже понравился.
– Во всем есть свои плюсы, – сказал он, выгнув брови. – Вместо того чтобы отмораживать важные части тела, взбираясь на какую-нибудь гору в Пакистане, я сейчас во Франции и отлично провожу время с милой леди, которая смотрит на жизнь не так, как я. – Рик поцеловал Саскии руку. – У меня даже нашлось время повеселиться на свадьбе и спрыгнуть с парашютом с горы. Причем все в один день.
– Да, представляю. Утром я ужасно испугалась, когда ты спрыгнул с обрыва. Не менее страшно было наблюдать за тем, как ты приземлялся. Твои шрамы как список пережитых приключений. – Саския отвернулась к парапету и пожала плечом. – Я не такая смелая, как ты, Рик, и никогда не стану смелой. Да, возможно, я очень щедро делюсь с друзьями временем и энергией. Но от одной мысли о том, что с моим домом что-то случилось, меня бросает в дрожь. – Она вытянула вперед обе руки. – Вот, видишь? Дрожат. Дом – это все, что у меня есть, я не могу им рисковать. Вот почему впала в панику, когда узнала, что он пострадал от шторма.
– Но почему ты так держишься за дом? Он, конечно, очень красивый, я был поражен, когда его увидел. Но я знаю много людей, которые, окажись они на твоем месте, продали бы все и потратили деньги на исполнение своих желаний: поступили бы в университет, начали бы изучать вещи, которыми интересуются, отправились бы в путешествие, чтобы узнать, что может им предложить мир. Да мало ли на свете интересных занятий! – Рик улыбнулся. – И не надо на меня так смотреть. У тебя не только красивые глаза, у тебя еще и острый ум. Ты могла бы поехать куда угодно, делать все, что хочется. Почему ты решила остаться и сдавать комнаты в своем доме? Что держит тебя в Лондоне?
Вздохнув, Саския уронила голову на грудь.
– Спасибо тебе, конечно. Только мне кажется, ты уже знаешь ответ на свой вопрос. Даю подсказку. При упоминании имени мерзкого Хьюго Мортимера у тебя в голове не звякнул звоночек?
– Да, твой отец принял несколько ужасных решений и украл огромное количество денег у других людей. Только вот все эти люди взрослые, и никто не заставлял их инвестировать в кирпичи и цемент. А ты в то время была ребенком.
– В теории звучит убедительно. – Саския прочистила горло. – Но на практике, к сожалению, не работает. Отец был импульсивен, заносчив и очень амбициозен. Всем остальным членам семьи приходилось подстраиваться под его решения, не задавая лишних вопросов. – Поддавшись злости и отчаянию, она с силой ударила открытой ладонью по деревянному парапету. – И знаешь, что самое ужасное? Мне до сих пор по ночам в кошмарах снится тот день, когда отца арестовали. Полиция приехала к нашему дорогому дому на трех машинах. Сирены орут, мигалки сияют – прямо как в телешоу про копов. Они буквально вырвали отца из объятий матери. Мне тогда было четырнадцать. Я понятия не имела, что происходит, почему отца бросили на пол, зачем на него надевают наручники. Я кричала, просила полицейских остановиться, оставить отца в покое.
Говорить больше не было сил. В горле защипало, выступили слезы, из-за них все вокруг стало расплывчатым. Почувствовав, как сильные руки Рика крепко обняли ее, Саския уткнулась лицом в его плечо.
Рик молчал. Но она все равно чувствовала, как его сила перетекает в ее сердце и боль унимается. Вскоре Саския уже могла дышать между всхлипываниями. Она попыталась освободить руки, но Рик только крепче прижал ее к себе.
– Эй, не нужно вырываться, – прошептал он ей в волосы, обнимая и поглаживая ее спину. – Подожди минут пять. Черт! Да я готов стоять так столько, сколько тебе нужно. Ты говоришь, у тебя нет шрамов. Нет, дорогая. У тебя их много. – Одна рука Рика скользнула к груди Саскии, и он прижал два пальца к ее сердцу. Сквозь шерстяной свитер она почувствовала исходившее от Рика тепло. – Только все мои шрамы на поверхности, а твои внутри. И от этого еще больнее. Мне кажется, на твою долю выпало больше, чем ты была готова принять. Но послушай, что я тебе скажу. Из того, что я видел, совершенны и постоянны в нашей жизни только океаны, горы и небо. Все остальное может измениться в любое мгновение.