Вода камень точит
Шрифт:
— Похороны собаки в Сэннития, — что ж тут невозможного? Все живое имеет душу, не так ли, Нисикава-сан? Правда, хотелось бы увидеть лицо хозяина, позволившего себе такую роскошь… Нисикава-сан, а кто ответственный за эту статью, не Найто ли? Что, если сейчас позвонить ему в редакцию? Он же сюда еще не выехал?!
С этими словами Миясэ садится на свой раздолбанный стул и возвращается к недочитанной статье об Обществе взаимопомощи любителей животных.
«Все, с меня хватит! Завтра подаю заявление об уходе», — думает Миясэ с комком в горле, глядя на размахивающего версткой Нисикаву. В таких вот мыслях промелькнули семь лет и четыре месяца.
— «Компанимару», вас третья линия, «Компанимару», вас третья
Это не оповещение — голос раздается из телефона внутренней связи. Миясэ нажимает на мигающую кнопку с цифрой «3» и поднимает трубку.
— …Привет, Миясэ! Ну что, переходишь к нам?
Сдавленный голос из трубки произнес его имя — осознав это, Миясэ нахмурил брови. Собеседник явно прикрывает рукой трубку. Низкий и тяжелый голос… Миясэ невольно поднимает голову. За столом, теснящимся между религиозной газетой «Оясиро» и корпоративной газетой электротехнической фирмы, на маленьком деревянном стуле сидит мужчина, прижимая рукой телефонную трубку. Это Савамура — редактор газеты «Мёдзё». Малозаметный человек, он по четвергам приезжает в типографию посмотреть корректуру.
— Знаешь, мне снова звонил тот мужчина из газеты «Свастика» [8] … — обращаясь к Тамаки, говорит Миясэ, продолжая усердно оттирать алюминиевую раму губкой с моющим средством.
Такое название утвердилось за этой газетой в отрасли ритуальных услуг по причине того, что в ней печатались некрологи и просто извещения о смерти и, соответственно, она была ориентирована на похоронные агентства, буддийские храмы, церкви и кладбища. Буддийские же храмы на картах отмечаются, как известно, знаком свастики. Миясэ видел как-то подшивку газеты Савамуры «Мёдзё симбун» на стене четвертого этажа. Все четыре страницы газеты извещали о чьей-нибудь кончине, причем заголовки статей, касающихся политиков или крупных бизнесменов, были набраны белыми иероглифами на черном фоне в пять столбцов, другие же статьи — в один столбец.
8
В японском языке это пишется иероглифом — герб в форме буддийской свастики — древнего индийского знака счастья и добродетели.
— Прекрати! Как только ты начинаешь этот разговор, у меня портится настроение. Давай лучше поговорим о свадьбе, о поздравлениях.
Но предложение-то уж очень соблазнительное. С другой стороны, это особый мир, стоит лишь раз к нему прикоснуться — и прощай журналистская карьера. Сколько бы Миясэ ни убеждал себя, что это то же, что и писать статьи о домашних животных, но где-то в глубине души его мучили угрызения совести.
— Но, дорогая, приняв это предложение, можно будет сразу же обзавестись новым жильем.
Правда, что ли? Неужели обещают такие деньги? — занятая кухонной мойкой Тамаки вполоборота повернулась в сторону Миясэ.
— Совершенно верно — тогда нам не нужно будет ютиться в этом старом сарае!
Взяв с пола настольную лампу, Миясэ придирчиво рассматривает блеск алюминия. Они еще не повесили люстру, так что комнату освещают лишь две люминесцентные лампы — одна над мойкой и эта, настольная. Въевшаяся в металл грязь никак не отчищается. Вдруг Миясэ замечает какое-то шевеление у себя за спиной и, быстро обернувшись, видит на стене свою огромную тень. «Злая цепь превращений». Эти слова всплыли в его голове, когда он увидел, что тень на стене почти одного с ним роста. И чем дольше он смотрел на нее, тем больше в нем росло подозрение: а не он ли и есть эта плоская застывшая тень? Мысли как у ребенка, очнувшегося ото сна.
Обернувшись к Тамаки, Миясэ смотрит, как та, нагнувшись, изо всех сил трет мойку железной щеткой. На ней тонкий черный
Опять же, во время занятий любовью груди Тамаки скачут уж как-то совсем независимо от ее молодого тела двадцатипятилетней девушки со сравнительно слабой грудной клеткой и родинкой на ключице. Каждый раз Миясэ представлялся наполненный до краев аквариум, который покачивается из стороны в сторону. Однако после того, как они приняли решение жить вместе, он заметил, что стал совсем равнодушен к этой пляске ее грудей. Странно выглядят пары, которые специально сочетаются браком, чтобы настрогать спиногрызов, но то же можно сказать и о тех супругах, которые принципиально не хотят иметь детей. Для Миясэ было совершенно неприемлемо таким вот способом впадать в иллюзию построения семейного мирка. Брак — это не для мужчины и женщины. Вопрос в том, насколько каждый может отказаться от своей сути: быть мужчиной и женщиной и продолжать совместную жизнь. Другого объяснения смысла жизни с Тамаки Миясэ для себя не находил.
— Но ты же не собираешься менять работу?
— …Пожалуй, нет.
— Это почему?
— Что почему?
— Да так.
Тамаки перекладывает щетку в левую руку и нагибается. У нее изящная спина. Ощущая сзади тень на стене, Миясэ продолжает чистить алюминиевую раму.
— А почему, скажи, этот Савамура к тебе пристает? Может, он педик, а? — смеется Тамаки, потирая нос тыльной стороной руки.
— Да скорее всего потому, что, как ни придет в типографию, всегда видит мое недовольное лицо.
На самом деле Миясэ думал, что знает истинную причину: несмотря на то что он повыше ростом, он, так же как и Савамура, мало заметен в этом мире. Вот кто не годится для работы в похоронной газете, так это тот бритоголовый крепыш, что держал в руках религиозную газету с заголовком статьи «Проблема Северных территорий», — стоит только представить: здоровенный мужик трется в вестибюле больницы, ожидая, когда окочурится тяжелобольной. Для такого случая скорее подойдет кто-нибудь тихий, менее заметный. И вот больной умер. Родственники в скорбном молчании окружили покойника. Тогда сотрудник газеты незаметно подходит к ним: «Примите, пожалуйста, наши соболезнования. Пусть он покоится мирным сном!.. Вы, наверное, намерены похоронить его по буддийскому обряду? Кстати, позвольте хотя бы извещение о смерти бесплатно опубликовать в нашей газете…»
Ведь и о той столовой, что в пятнадцати минутах ходьбы, поведал Миясэ все тот же Савамура. И он же познакомил его с солидным человеком — Такадой, работающим на третьем этаже. И если главный редактор не выйдет из больницы, то они попросят его быть сватом на их свадьбе. «У покойников всегда хорошие лица», — заметил как-то, сидя в закусочной около вокзала, опять же Савамура.
— Вот так вот, избавившись от всего, исчезнуть в бездонном омуте, поручив все хлопоты солидному похоронному агентству, — что же плохого в нашей работе, Миясэ-сан? Есть, правда, угрызения совести, что зарабатываешь приличные деньги во время такой депрессии…
Перед глазами возникает лицо Савамуры в темных очках с золотой оправой, когда он жеманно расчесывает свои шелковистые волосы в корректорской. Ёнэкура как-то заметил:
— Сдается мне, что этот парень больше расположен к мальчикам. У него на лбу написано, что мастер брать за щеку.
У Ёнэкуры, видать, глаз наметанный, если говорит такое. Как бы там ни было, а внешность Савамуры не внушала особого доверия.
Миясэ переставляет лампу на полу. За спиной он чувствует колебание собственной тени на стене и потолке.