Водители фрегатов. Книга о великих мореплавателях
Шрифт:
Крузенштерн принужден был оставить француза на корабле. Впрочем, он был даже рад этому: он отблагодарил Робертса.
Гавайские острова
Оба корабля плыли теперь к Гавайским островам. Там им предстояло разлучиться надолго: Крузенштерн решил отправить «Неву» к Аляске, а сам на «Надежде» держать путь к Камчатке.
Такое разделение кораблей должно было намного ускорить решение многочисленных задач, стоявших перед экспедицией. В то время, когда «Надежда» будет находиться в Японии, «Нева»
25 мая вторично пересекли экватор и опять вошли в Северное полушарие. Дул ровный попутный ветер. Он смягчал тропическую жару, погода стояла теплая, мягкая и приятная. Стаи летучих рыбок взлетали на воздух вокруг кораблей. Моряки, отдохнувшие на Нукагиве, работали усердно и охотно.
В свободное время офицеры «Надежды» развлекались рассказами француза Кабри. Крузенштерн заставил его вымыться, постричься, побриться, одеться в матросский костюм. Но, когда он начинал говорить, все удивлялись диким суевериям этого европейца.
Он твердо верил в колдовство и разные заговоры. На груди у него висел волшебный талисман, который он надел перед отъездом с острова для того, чтобы Крузенштерн не бросил его в море. Талисман состоял из кожаного мешочка, в котором лежали два свиных зуба. А чтобы талисман действовал верней, он положил в мешочек еще маленький медный крестик.
Он был глубоко убежден, что только благодаря этому талисману Крузенштерн оставил его на корабле.
Моряки особенно охотно слушали его рассказы о том, как он разными волшебными способами старался извести своего врага — Робертса.
— Эй, Кабри, — просили они его, — расскажи нам, как ты нагонял на Робертса болезнь.
— Да, я решил нагнать на Робертса болезнь, — начинал Кабри. — Для этого мне нужна была его слюна. Я пошел к Робертсу и притворился, что хочу помириться с ним. Он пожал мне руку. Тогда я угостил его гнилым бананом. Банан был горький, и Робертс начал плеваться. Один его плевок попал на траву. Я сейчас же сорвал листик с плевком и отнес к себе в хижину. А там у меня уже был припасен волшебный порошок, который я достал у жреца, живущего в морае. Я смешал слюну Робертса со щепоткой порошка, зашил смесь в мешочек, сплетенный из древесной коры, и зарыл потом этот мешочек в землю. Человек, слюна которого зарыта вместе с волшебным порошком в землю, начинает болеть и в конце концов после долгих мучений умирает.
— Ну что же, Робертс заболел?
— Нет! — печально восклицал Кабри. — Но я знаю, отчего он не заболел. Он сам волшебник, и на него никакое волшебство не действует.
Во время этого плавания между Нукагивой и Гаваями произошла неприятная история с Федором Толстым. Крузенштерн давно уже неодобрительно относился к дерзким проделкам молодого графа, но тут Толстой выкинул штуку, которая окончательно вывела капитана из терпения.
Толстой вез из Бразилии обезьяну. Обезьяна смешила весь экипаж любовью к подражанию. Она бродила за Толстым по пятам и делала все, что делал он: тасовала карты, разливала вино по бокалам, сосала трубку. Этим граф воспользовался для злой шутки.
Однажды
Через полчаса Крузенштерн, зайдя к себе в каюту, увидел там обезьяну, которая сидела на столе и аккуратно поливала чернилами его судовой журнал, лист за листом. Все драгоценные записи капитана о путешествии были испорчены. Их нужно было писать заново.
Крузенштерн сразу догадался, чьи это проделки. Он вызвал к себе Толстого и объявил ему, что на Камчатке высадит его на берег.
7 июня с корабля увидели землю. Это был самый южный и самый большой из Гавайских островов. Раньше всего заметили огромную гору Мауно-Лоа, возвышающуюся посреди острова. Вершина ее была скрыта в облаках.
В конце дня, перед сумерками, моряки увидели лодку, плывшую к «Надежде». Все выбежали на палубу встречать гостей.
В лодке сидели двое — мужчина и женщина. По виду они совсем не отличались от жителей острова Нукагива, но одеты были лучше: кроме юбочек, на них были еще рубашки из желтой бумажной материи. Они привезли с собой для продажи несколько дюжин кокосовых орехов, гроздь бананов и довольно тощего поросенка.
Впустив гостей на палубу, Крузенштерн вызвал Кабри, надеясь, что французу, знавшему язык жителей Нукагивы, удастся сговориться с гавайцами. Кабри заговорил очень бойко, но гавайцы ничего не поняли. Оказалось, что хотя и жители Нукагивы и жители Гаваев полинезийцы, но говорят они на разных наречиях. Гаваец, с недоумением выслушав Кабри, вдруг заговорил на ломаном английском языке.
— Кто вас научил говорить по-английски? — спросил Крузенштерн, совсем сбитый с толку.
— У нас в деревне есть английская церковь и белый жрец, — ответил гаваец. — Он велит нам ходить в церковь, учит говорить по-английски. А кто не ходит в церковь, у тех он отбирает землю.
Крузенштерн понял, что речь идет об английском миссионере.
Минуло уже двадцать шесть лет с тех пор, как Кук открыл Гавайские острова, и восемнадцать лет с тех пор, как их посетил Лаперуз. За это время в жизни гавайцев произошли большие изменения.
Приступили к торговле. Крузенштерн приказал принести два топора и маленькое зеркальце. Гаваец презрительно сморщился и сказал, что этого мало. За такую цену он даст два-три кокосовых ореха, не больше. Крузенштерн прибавил еще топор и еще зеркальце, но гаваец и на это не согласился.
Он рассказал, что к их острову каждый год подходят несколько европейских кораблей и все они привозят топоры, зеркальца и бусы. Крузенштерн дал ему сверх того несколько аршин полотна. Это гавайцу понравилось больше. И все же он не согласился отдать поросенка. Он просил сукно.
— К сожалению, у нас на корабле нет сукна, — ответил Крузенштерн.
Он говорил правду.
— А это что? — воскликнул гаваец, хватая Крузенштерна за рукав его капитан-лейтенантского расшитого золотом мундира.