Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века
Шрифт:
За фрегатом днем и ночью следовали рыбьи стаи. Давно уже морякам не приходилось есть свежей пищи — всё солонина да солонина. Матросы сделали удочки и в свободные часы принимались удить прямо с борта корабля. Но рыба на крючки не попадалась. Тогда придумали другой способ. Из проволоки устроили маленькие остроги [39] и стали запускать их в рыб. Рыба шла так густо, что острога часто попадала в цель. Острогу вместе с большой бьющейся рыбой за веревку втаскивали на палубу.
39
Острога —
Иногда рыба была так велика, что веревка не выдерживала и лопалась. Рыба уплывала, унося острогу. Но случалось, что через несколько дней эта же рыба попадалась вторично, и моряки вытаскивали свою острогу из ее спины. Это очень их удивляло.
— Одни и те же рыбы плывут за нами вот уже вторую тысячу миль! — говорили они.
5 мая перешли экватор и вступили в Северное полушарие. Опять по ночам вместо Южного Креста на небе сияла Большая Медведица.
28 мая 1786 года увидели горы Гавайского архипелага. Неведомое море между островом Пасхи и Гавайями было пройдено. Лаперуз приказал снять корзину с мачты. Ему не повезло. Среди этого огромного водного пространства, куда никогда до него не заглядывали мореплаватели, он не нашел ни одного острова.
Лаперуз у Гавайских островов
Гавайские острова, как большие зеленые клумбы, возвышались над синей гладью океана. Нежные очертания кудрявых гор дрожали в прозрачном воздухе.
Фрегаты вошли в пролив между двумя островами. Справа был остров Мауи, на котором Кук был убит, слева — остров, который Кук видел издали. Лаперуз повернул налево.
Остров был цветущим садом. Даже гул прибоя не мог заглушить пронзительного щебета птиц. Высокие пальмы кивали кораблям кудрявыми головами. С гор текли ручьи и, пробежав сквозь многолюдные деревни, впадали в море. Вокруг деревень росли бананы, посаженные прямыми рядами. Ветер доносил с берега сладкий запах цветов.
Но подойти к этому острову оказалось нелегким делом. Лаперуз нигде не мог найти бухту. А остановиться прямо посреди пролива между двумя островами было слишком опасно: порывистый сквозной ветер сорвал бы фрегаты с якорей. Даже в шлюпках нельзя было высадиться, потому что у берега бушевал прибой, с которым не справится ни одна шлюпка. Команда сжимала кулаки от досады. Особенно ручьи соблазняли моряков. Вода, взятая в Консепсионе, начала портиться, и пить ее было неприятно.
Лаперуз повел фрегат вокруг острова. Он надеялся найти бухту с другой стороны. А между тем с берега сорвалась целая флотилия быстрых лодок, нагруженных всякой всячиной: живыми свиньями, рыбой, бананами, кокосами и какими-то красными тканями. Лодки пытались пристать к кораблям. Однако едва они подходили к «Буссоли» или «Астролябии», как волны, поднятые кораблем, переворачивали их кверху днищем. Но гавайцы, как и все полинезийцы, удивительные пловцы. Они снова переворачивали свои лодки, спасали тонущих свиней, вылавливали кокосы и опять неслись за фрегатами.
Фрегаты обогнули остров. Едва они обошли мыс, вид острова совершенно изменился. Тут не было ни лесов, ни ручьев. Куда ни кинешь взор — всюду одни голые бурые камни. Только около редких крохотных деревушек торчали тощие стволы пальм да зеленела хилая травка. На этом острове все потоки текли с гор в одну сторону,
Но зато здесь Лаперузу без труда удалось найти удобную гавань. Уже стемнело, когда «Буссоль» и «Астролябия», войдя в нее, бросили якоря.
Тотчас же фрегаты были окружены лодками. Особенно много собралось их возле «Буссоли». Гавайцы целыми толпами лезли на палубу, таща с собой свои товары.
Лаперузу не хотелось пускать на корабль гавайцев, убивших капитана Кука. Он боялся их. Наступила ночь — уследить за ними в темноте будет очень трудно. Торговлю можно начать и завтра.
Выйдя на палубу, Лаперуз оглушительно закричал в рупор:
— Табу! Табу!
Это слово Лаперуз прочитал в дневнике Кука. Кук писал, что все полинезийцы боятся слова «табу» больше всего на свете. Все страшное и священное, все, к чему нельзя прикасаться, они называют «табу».
— Табу! Табу! — кричал Лаперуз.
И гавайцы попрыгали с палубы в свои лодки. Через десять минут в бухте наступила полная тишина.
Наутро они явились снова. Лодки едва держались на воде — столько в них было товаров. Разговаривать на фрегатах стало невозможно: визг свиней заглушал все слова.
Лодки прибывали с самых отдаленных частей острова и даже, быть может, с других островов. Лаперуз по-прежнему не пускал гавайцев на палубу. Они сидели в лодках и, как на базаре, громко выкрикивали свои товары. Французы, конечно, не упустили такого удобного случая запастись свежими съестными припасами.
Гавайцы пренебрежительно относились к стеклянным бусам и пестрым тряпочкам. Такой хлам они соглашались брать только в подарок, но не в уплату за товар. Им подавай железо: ножи, топоры, обручи от бочек. За железо они согласны были отдать все, что угодно. Также очень ценили они маленькие зеркальца. Этих зеркалец — величиной чуть побольше пятака — Лаперуз за два часа продал несколько тысяч.
В полдень Лаперуз приказал прекратить торговлю. Было закуплено уже более трехсот живых свиней, для которых пришлось устраивать на кораблях особые свинарники. Кладовые ломились от кокосов и бананов.
Лаперуз не собирался долго оставаться на Гавайских островах. Он спешил в Северную Америку.
Но прежде чем покинуть бухту, он решил узнать, нельзя ли здесь поблизости запастись пресной водой. Нужно было совершить экскурсию на берег.
Помня о трагической гибели капитана Кука, Лаперуз, несмотря на миролюбивый вид туземцев, старался быть как можно осторожнее. На берег отправились четыре шлюпки. В двух шлюпках, шедших впереди, сидели солдаты морской пехоты с ружьями наготове. Они должны были оборонять две другие шлюпки, в которых ехали оба капитана, ученые и офицеры.
Высадившись на берег, солдаты построились полукругом, чтобы защищать шлюпки от нападения с любой стороны. Но гавайцы, во множестве столпившиеся на берегу, оказали французам самый дружеский прием. Один из них, высокий красавец, одетый в красную мантию, держа в руке деревянное копье, выступил вперед. Подойдя к Лаперузу, он воткнул копье каменным наконечником в землю и произнес речь. Пока он говорил, никто из гавайцев не раскрывал рта и не двигался. А говорил он не меньше получаса. Лаперуз из его речи, конечно, ничего не понял.