Водонос умер
Шрифт:
— Давай неси, да побыстрее! Разве могут быть счеты между мной и хозяйкой, да и вообще между добрыми людьми!
Ханафи пожал плечами, что означало: «Ты ешь, ты и платишь. Мне какое дело».
Услышав слова незнакомца, Шуша понял, что тот вовсе не знает Замзам, что его обманула ее податливость. Нашел доброго человека!
Но когда Ханафи принес заказанную еду, водонос с сыном полностью отключились от внешнего мира. И голодны они были, и еда уж очень вкусная. Тем более, Сейид несколько месяцев не лакомился бараньими ножками.
Утолив
— Эй, дядюшка Гадд! Дай-ка соуса немножко! Одним запахом сыт не будешь.
Гадд зло посмотрел на мальчишку, однако плеснул в миску немного соуса.
Шуша, его сын и Шеххата полностью отдались еде, забыв друг о друге и обо всем на свете. И вдруг они услышали удивленный голос Замзам:
— Что это он там говорит? Записать на счет? Чей счет? Скажи-ка ему, пусть платит наличными, так лучше будет.
Слова адресовались Ханафи, но голос гремел на всю харчевню — и мертвый услышит. Посетители начали искать глазами смельчака, решившегося поиграть с хозяйкой.
Ханафи пошел передать слова хозяйки посетителю, хотя тот, разумеется, и сам все отлично слышал. Посетители смотрели вслед мальчишке, который остановился перед незнакомцем по имени Шеххата эфенди и спокойно заговорил:
— Паломница велит получить наличными.
Феска — главный признак благородства Шеххаты — съехала на затылок. Он уже полностью расправился со всеми блюдами и, насытившись до отвала, в свободной позе развалился на стуле. Но не долго суждено ему было кейфовать. Приказ хозяйки вернул его на грешную землю. А он собирался продолжить любовные ухаживания. Шеххата занервничал. Закинул ногу на ногу, пошевелил бровями, наморщил лоб, стараясь придать себе важный вид, и небрежно сказал Ханафи:
— Ступай, парень, сам с ней договорюсь.
Ему это наверняка удастся, надеялся Шеххата. Она же таяла, когда он пел ей: «Тоскую по тебе я, душа моя». И обиделась на него толстуха вовсе не за то, что не собирался платить, а за то, что слишком увлекся едой и совсем забыл о ней. Вот болван! Надо было держать себя в руках, не набрасываться так на еду. Но ничего, авось обойдется. Он знает, как морочить голову женщинам, задабривать их. За такое угощение он сумеет и язык хозяйки притупить. К тому же Шеххата не собирался столоваться здесь в последний раз, тща себя надеждой и на будущие дни. Нельзя ему упускать такой хорошей возможности.
В голове у него зрел план наступления на эту жирную пирамиду. Но его размышления прервал грубый голос Замзам, которая опять звала мальчика.
— Скажи этому, пусть сразу платит, а то изобью и выкину. Каков фрукт! Ест, пьет и не хочет платить по счету! Тут не богадельня! Клянусь пророком, глаза выцарапаю!
Шеххата эфенди засуетился. Проблема оказалась гораздо
— С кем это ты хочешь договориться, проходимец? А ну, вытаскивай деньги и плати сполна за все съеденное!
— Успокойся, хозяйка. Свет не перевернется. Все люди братья…
— Гони деньги, а то…
С этими словами она схватила Шеххату за глотку и притянула к себе. Фортуна повернулась спиной. Много дней в кармане у эфенди не ночевало ни гроша. Надо срочно начинать наступление. Шеххата пустил в ход все амурные стрелы, которые оказались в его колчане. Он начал шевелить бровями, подмигивать, прочувственным голосом петь: «Мой милый сидит в лодке, а душа его повержена в тоску». Тут же Шеххата с сожалением пропел традиционное «Истосковался по тебе я, душа моя, горе тому, кто любит безответно».
Сейид рассмеялся и в тон Шеххате пропел: «Горе тому, кто поел, а денег не заплатил». И горе это свалилось с быстротой молнии. Руки той, «душа которой была повержена в тоску», схватили Шеххату за пиджак и резко дернули к себе. На шею пала крепкая затрещина. Пиджак затрещал по всем швам. Другой рукой Замзам схватилась за дубинку и грозно подняла ее над головой бедняги.
— Гони деньги!
Шеххата настолько испугался, что тут же крикнул:
— Слушаюсь!
— Давай! Быстро!
— Сейчас, потерпи немного.
— Деньги показывай!
— Да вот бумажник… дома забыл. Ни копейки с собой.
— Бумажник забыл?! Со мной этот номер не пройдет. Заберу все, что на тебе есть, и голым вышвырну на улицу! Гадд! — крикнула она приказчику.
Тот стоял у казана и с удовольствием наблюдал за развитием событий. Гадд не заставил себя ждать и с готовностью побежал к хозяйке.
— Что прикажешь, паломница?
— Сними-ка с него наиболее ценное барахло!
Не успела она договорить, как Гадд бросился к Шеххате, стоявшему на коленях перед Замзам, цепко державшей сердягу за глотку. Феска валялась на тротуаре. Глаза эфенди налились кровью, он дрожал от страха.
Гадд сорвал с Шеххаты пиджак, вернее те клочья, в которые его превратила жестокая хозяйка, схватил за подол галлябею, собираясь и ее снять. Тут Шуша не вытерпел, вскочил со стула и бросился к Гадду, который и вправду исполнял приговор Замзам. Он гневно закричал:
— Что ж ты делаешь с человеком, разбойник?!
Тот не ответил, а посмотрел на хозяйку, спрашивая взглядом, что делать.
Замзам стоило больших усилий сдержать гнев. Она собиралась поговорить с Шушей спокойно. Больше месяца она не платила ему за воду, стремясь присвоить эти деньги. Замзам притворно заулыбалась, обнажив вставные зубы, и как можно спокойнее ответила на вопрос Шуши.