Воды слонам!
Шрифт:
Пит вяло опускает руки. Рукава закатаны по локоть, в пальцах – окровавленный нож. Он смотрит на лошадь, пока она бьется в конвульсиях, и снова поднимает взгляд на меня.
Вытерев нос, он сплевывает и возвращается к работе.
– Марлена! Вы здесь? – случусь я в купе.
– Якоб? – тихо отзывается она.
– Да, – отвечаю я.
– Заходи.
Она стоит перед открытым окном, глядя в сторону паровоза. Когда я захожу, она поворачивается ко мне. Глаза у нее широко распахнуты, лицо опухшее.
– Ох, Якоб… – голос у нее дрожит, она готова разрыдаться.
– В чем дело? Что случилось? –
Она зажимает рот ладонью и вновь отворачивается к окну.
Август и Рози шумно шествуют к началу поезда. Передвижение обоим дается мучительно, и всяк останавливается поглазеть.
Август лупит ее сзади, и Рози спешно продвигается на несколько шагов вперед. Нагнав ее, Август вновь бьет сплеча, и на сей раз Рози поднимает хобот, трубит от боли и шарахается в сторону. Длинно выругавшись, Август обходит ее сбоку, покачивая крюком, и подносит острый конец к холке. Рози взвизгивает, но больше не сдвигается ни на дюйм. Даже издалека видно, что она дрожит.
Марлена всхлипывает. Повинуясь внезапному порыву, я беру ее за руку, и она вцепляется в мои пальцы с такой силой, что мне делается больно.
Еще череда тяжелых ударов – и Рози наконец замечает у головы поезда свой вагон. Снова подняв хобот, она трубит и пускается чуть ли не вскачь, вздымая за собою облако пыли, в котором тут же исчезает Август. Испуганные разнорабочие разбегаются, давая ей дорогу. С явным облегчением она забирается в вагон.
Когда пыль оседает, мы вновь видим Августа. Он кричит и размахивает руками. Алмазный Джо и Отис неторопливо направляются в сторону вагона, где только что скрылась Рози, и запирают его на замок.
ГЛАВА 11
Первые несколько часов перегона до Чикаго Кинко, вооружившись кусочками вяленой говядины, учит Дамку, явно исцелившуюся от поноса, ходить на задних лапках.
– Aп! Ап, Дамка, ап! Вот это девочка! Хорошая девочка!
Я валяюсь на постели, свернувшись в клубок и глядя в стену. Чувствую я себя просто ужасно, как телесно, так и душевно. В голове теснятся видения, перепутанные, словно клубок бечевки. Вот родители, еще живые, отправляют меня в Корнелл. Вот они уже мертвые, а под ними – бело-зеленый кафельный пол. Марлена танцует со мной вальс в зверинце. Марлена нынче утром борется со слезами у окна. Рози обнюхивает меня своим любопытным хоботом. Рози, ростом в десять футов и внушительная, как скала, стонет под ударами Августа. Август отбивает чечетку на крыше движущегося поезда. Август, как безумный, размахивает крюком. Барбара на сцене раскачивает грудями. Барбара и Нелл берут меня в оборот.
На меня обрушиваются воспоминания прошлой ночи. Я зажмуриваюсь, пытаясь от них отделаться, но безуспешно. Чем страшнее воспоминание, тем прочнее оно засело в памяти.
Вдруг Дамка прекращает восторженно тявкать. Мгновение спустя я слышу скрип пружин – это раскладушка Кинко. Потом наступает тишина. Он на меня смотрит. Я чувствую его взгляд и поворачиваюсь к нему лицом.
Он сидит на краю раскладушки, скрестив голые ноги. Рыжие волосы топорщатся во все стороны. Дамка забирается к нему на колени. Ее задние лапы торчат, как у лягушки.
– Ну, и откуда ты такой взялся? – спрашивает Кинко.
Из щелей за его спиной словно лезвия кинжалов пробиваются
– Да нет, я серьезно.
– Ниоткуда, – отвечаю я, отворачиваясь к стене и пряча голову под подушку.
– А чего ты так расстроился? Из-за прошлой ночи?
Достаточно одного только упоминания о ней – и к горлу подкатывает тошнота.
– Неужто тебя это так смутило?
– О господи, оставь же меня наконец в покое! – огрызаюсь я.
Он умолкает. Помедлив, я вновь поворачиваюсь к нему. Он продолжает на меня глядеть, почесывая Дамку за ушами. Она лижет его руку, виляя обрубком хвоста.
– Прости, – говорю ему я. – В жизни ничего подобного не делал.
– Ну, что тут скажешь – это было и так ясно.
Я обхватываю гудящую голову руками. Полцарства бы отдал за галлон воды…
– Послушай, да что тут такого? – продолжает он. – Еще научишься пить так, чтоб ни в одном глазу. Что до остального, у нас ведь были старые счеты. Так что теперь мы квиты. А если подумать, то я твой должник. Помнишь, ты посоветовал дать Дамке мед? Так ее потом словно пробкой заткнули! А читать-то ты умеешь?
Я недоуменно моргаю.
– А?
– Может, почитаешь? Не все же валяться и страдать.
– Я, пожалуй, поваляюсь и пострадаю.
Я вновь зажмуриваюсь и прикрываю глаза ладонью. Мозги будто бы не помещаются в черепной коробке, глаза болят, меня вот-вот вырвет. Да еще и яйца чешутся.
– Как знаешь, – говорит он.
– Может, в другой раз, – отвечаю я.
– Без вопросов. Когда захочется.
Молчание.
– Кинко!
– Да?
– Спасибо за предложение.
– Не за что.
Еще более долгое молчание.
– Якоб!
– Да?
– Если хочешь, зови меня Уолтером.
Прикрытые ладонью глаза лезут на лоб.
Раскладушка вновь скрипит – Кинко устраивается поудобней. Я подглядываю сквозь пальцы. Сложив подушку пополам, он откидывается и вытаскивает из ящика книгу. Дамка устраивается у него в нoгax и наблюдает за мной.
В Чикаго поезд прибывает ближе к вечеру. И, хотя голова у меня раскалывается, а тело ноет, я стою в дверях вагона и вытягиваю шею, чтоб было получше видно. В конце концов, это же город знаменитой бойни в день святого Валентина [9] , город джаза, гангстеров и ночных клубов, где торгуют выпивкой из-под полы.
9
Имеется в виду 14 февраля 1929 г., когда мафиози из банды Аль Капоне расстреляли конкурирующую ирландскую группировку Джорджа Морана.
Вдали я замечаю горстку высотных зданий, но стоит мне начать приглядываться, которое из них – легендарный Аллертон, как вдоль железной дороги начинаются скотопригонные дворы. Поезд тащится через них еле-еле, минуя низкие уродливые здания и жмущиеся прямо к путям загоны, набитые испуганно мычащими коровами и грязными хрюкающими свиньями. Но это еще ничего по сравнению с шумами и запахами, доносящимися из зданий: миг спустя кровавый смрад и душераздирающий визг заставляют меня вернуться в козлиный загончик и прикрыть нос заплесневелой попоной, спасаясь от запаха смерти.