Воды спят
Шрифт:
– Еще, – сказал Лебедь.
Речник протянул ему второй ломтик.
– Еще, – потребовала я и тут же впилась зубами в следующий кусок. Ладно, может, он и отравлен, но, в таком случае, изо всех существующих с позволения Бога ядов это – самый вкусный на свете. – Это правда, что ли, дал Шевитья?
– Примерно тонну. Я не шучу. Годится и для людей, и для животных. Даже малышке нравится.
Икбал и Ранмаст развлекались, как дети. Лебедь хихикал тоже, хотя вряд ли понимал, что их так развеселило. Я и сама разделяла их чувства. Во всем можно найти что-то
– Продолжим.
Икбал чуть ли не повизгивал от удовольствия.
– Он их вырастил. Сначала весь покрылся жуткими волдырями наподобие нарывов, а потом, когда они лопнули, оттуда появились вот эти штуки.
В обычных обстоятельствах сама эта идея и сопровождающие ее образы могли показаться отталкивающими. Я усмехнулась, сделала еще глоток, представила себе этот процесс творения и чуть не расхохоталась. Взяла себя в руки, хотя и не без труда.
– Значит, в конце концов он решил вступить с нами в контакт?
– Вроде того. Когда мы уходили, он как раз пытался завязать что-то вроде беседы с Доем. Хотя, кажется, у них не очень-то получалось.
Лебедь вздохнул.
– Я не чувствовал себя таким расслабленным и умиротворенным с тех пор, как мы с Корди еще детьми удили рыбу. Ну, «удили рыбу» – это только так говорится. На самом деле мы валялись в тени неподалеку от ручья, дремали или следили взглядом за облаками, проплывающими над головой, ничуть не стремясь чего-либо на самом деле поймать.
Даже мысль о судьбе друга не испортила ему настроения.
Я понимала, о чем он пытается рассказать, хотя лично у меня не было близкого друга, с которым мне выпала бы радость делить редкие золотые моменты детства. У меня не было детства. Я чувствовала себя просто прекрасно и сказала:
– Отличная штука, что бы это ни было. Речник, а какими еще свойствами они обладают?
– Настроение улучшается. Как начнешь хихикать, так почти и не можешь остановиться.
– Значит, нужно просто стараться не начинать. Потрясающе! Ну, долго мы будем тут рассиживаться? Пора идти.
Икбал и Ранмаст продолжали веселиться, вспоминая какую-то шутку, услышанную давным-давно.
– Парни, – сказала я, указывая направление. – Вон туда. Не дотрагивайтесь ни до чего. Просто идите и все. Нам еще подниматься вверх по лестнице.
Черт побери, меня одолевали какие-то совершенно дурацкие мысли. Один вид этих парней вызывал желание расхохотаться.
– Мы сделали открытие, – сообщил Речник. – Когда поешь, голова вроде как занята, и не до смеха.
Широко ухмыльнувшись, он загудел одну из самых грязных маршевых песен. В ней пелось о том, чем у большинства мужчин голова занята большую часть времени.
Я тоже стала подпевать и в конце концов заставила их сдвинуться с места.
Вонючий дым от сгоревших книг наполнил и пещеру древних. На лестнице он ощущался даже сильнее. Без сомнения, какая-то часть его просочилась и вниз.
Кина так и не
Я очень надеялась, что мы успеем уйти достаточно далеко, прежде чем до нее дойдет вся суть случившегося. У такого создания, как она, даже сны могли нести в себе смерть.
94
Я прислонилась к возвышению на полу рядом с выходом на лестницу. Сидела, тупо размышляя о том, зачем надо было сооружать эти возвышающиеся друг над другом и постепенно уменьшающиеся круги. Впрочем, этот вопрос не слишком занимал мои мысли. Я снова ела.
– Надо же… Так и тянет все время.
И не потому, что эта пища заставляла меня чувствовать себя глупо-счастливой. Просто, благодаря ей, я не испытывала ни боли, ни даже желания спать. Осознавая умом, что тело находится на своем физическом пределе, я сидела, не испытывая никаких страданий, связанных с этим состоянием. Разум был повышенно насторожен и бодр, поскольку его не отвлекали мучения, терзающие плоть.
Лебедь проворчал что-то в знак согласия. Охватившее нас всех хорошее настроение, похоже, затронуло его меньше остальных. Хотя меня и саму не так уж сильно тянуло насвистывать или петь.
И в то же время настроение у меня улучшилось после еды, что правда, то правда.
В один из моментов просветления Речник сказал:
– Нам нельзя тут засиживаться, Дрема. Остальные сейчас уже должны быть в пути, но они уходили, надеясь, что ты вместе со Знаменем догонишь их.
– Что касается Знамени, то тут у меня плохие новости. Разве Тобо не говорил?
– О Знамени он не сказал ни слова. Не имел возможности. Все были просто потрясены, узнав о Гоблине, и больше всего беспокоились о том, как бы Одноглазый не узнал, что случилось с его другом.
– Гоблин вонзил Копье Страсти в тело Кины. Оно все еще там. Ты знаешь меня, знаешь, какое значение я придаю тому, что символизирует дух Отряда. Я убеждена, что, не считая Анналов, Знамя – самый важный наш символ. Оно сопровождало нас на всем пути в Хатовар. Благодаря ему осуществляется связь поколений. Я пойму, если у кого-то возникнет желание вернуться за ним, но этот «кто-то» буду не я. По крайней мере, в ближайшие десять лет.
Ощущение довольства вновь растеклось по телу. Я встала. Лебедь протянул руку и помог мне подняться на возвышение.
– Вот это да!
Речник засмеялся.
– А я все жду, когда ты, наконец, заметишь.
Трещина в полу почти исчезла.
Я подошла поближе. Она по-прежнему уходила в неведомые глубины, но по ширине стала не больше фута.
– С чего это она исцелилась так быстро? – У меня мелькнула мысль, что, возможно, наше присутствие послужило своего рода катализатором. Проследив взглядом расселину до трона демона, я заметила Тобо и Доя, которые торопливо шагали в нашу сторону. Глаза Шевитьи были открыты. Он наблюдал. – А мне послышалось, будто ты сказал, что все ушли.