Водяной
Шрифт:
— Пойдем домой или посидим еще?
— Домой? И что там, дома?
— Да… ты прав, конечно.
Наверное, это было ошибкой — предлагать Герарду деньги, чтобы он оставил нас в покое. И где я возьму эту тысячу? За неделю! И с чего я вообразила, что он сдержит слово?
Я посмотрела на низкий штакетник за густым кустарником над гаванью. Отсюда видно крышу дома, где живет Томми. Надо будет с ним посоветоваться. Пойти, что ли, к нему домой? Он болеет, но можно ведь попросить разрешения поговорить. Или позвонить ему попозже вечером. Или разыскать профессора.
После случившегося никакого смысла возвращаться в школу не
— Пошли к морю, — сказала я брату, когда они ушли и оставили нас одних в лесу. — Только сначала умоемся и захватим другие штаны.
И мы сели на велосипеды и поехали в Гломмен. [6] Свой дамский, вполне приличный, я нашла в контейнере для мусора, а мини-велик Роберта выпросила у профессора — на чем-то же ему надо ездить.
Летом мы катались в Гломмен довольно часто. Повидаться с Томми, посмотреть на рыбаков, как они разгружают улов. Но сейчас, в октябре, во время уроков… не помню, чтобы мы когда-нибудь были здесь в это время года. Как-то здесь… одиноко. Ни одного туриста. Ни одного грузовика-рыбовоза, а летом они подъезжают один за другим. И тишина… Такая тишина, что я с удивлением смотрела на рыбарню, откуда только что слышалась музыка. За грязным окном два силуэта, что-то они там делают. Похоже, собрались поднять какую-то тяжесть, но не осилили и остановились перевести дух.
6
Гломмен — рыбацкая деревня под Фалькенбергом, известная своими роковыми фестивалями.
— А как ты думаешь, куда Ласло запропастился? — спросил брат. Он снял очки и недовольно вертел их в руках.
— Откуда мне знать? В городе… А может, не хочет никого видеть. Спрятался под кроватью в спальне. Он, знаешь, иногда…
По дороге в Гломмен мы проезжали дом профессора. Мне надо было кому-то рассказать, выговориться. Не то чтобы я на что-то надеялась, вряд ли он нам поможет. Но есть такие вещи, которые просто необходимо выплеснуть наружу, поделиться…
Заглянули в кухонное окно. Все как всегда. Множество книг и блокнотов, куда он записывал все, что казалось ему интересным. Баночки с лекарствами — и на полках, и на столе. Все его странные коллекции — чучела птиц, какие-то окаменелости, старые монеты и почтовые марки. Мы обошли дом, приоткрыли дверь в сарай. «Амазон» [7] стоял на месте, значит, профессор был где-то поблизости. Не хочет нас видеть. Тоже может быть. Покричали. Никто не ответил, и мы покатили в Гломмен.
7
«Амазон» — популярная модель «вольво» в 50—60-е годы.
Об этом я и думала, сидя на причале. Даже профессор не может нам помочь. И до понедельника всего
— Ненавижу эти очки, — тихо сказал брат. — Я в них как дурак. И впрямь недоносок. Поэтому меня все и ненавидят. Кому охота иметь дело с уродом?
Я взяла у него очки, выправила согнутую дужку и потерла стекла рукавом:
— Куплю новые. К лету найду работу и на первую же зарплату куплю тебе красивые очки.
— Правда?
— Даже не сомневайся. Если заплатить, можно отшлифовать стекла так, чтобы они не были такими толстыми.
Братишка улыбнулся, но сразу посерьезнел:
— А где ты найдешь работу?
— В Турсосе. Там всегда люди нужны. Цыплят упаковывать. Двадцать пять спенн [8] в час. А не там, так где-нибудь еще. Мне уже будет шестнадцать. Могу работать где хочу.
Он кинул в воду еще один камушек:
— Только не оставляй меня с мамой. Не уезжай.
8
Спенн — жаргонное название кроны (ср. бакс и т. д.).
— Кто тебе сказал, что я собираюсь уехать?
— Ты скоро станешь взрослой и можешь делать что хочешь…
Он отвернулся, хотел скрыть набежавшие слезы.
Мы сидели молча. Дверь в рыбарню открылась, оттуда появились двое и увидели нас. Они точно окаменели на секунду, переглянулись и опять скрылись в хижине. Даже дверь за собой захлопнули. Мне показалось, братья Томми, но кто знает. Они чалили свой баркас на южном причале… а вот названия баркаса я не помнила. У них у всех одна и та же комбинация букв, только номера разные. FG 31 — «Лингсчер», FG 40 — «Тунец», ну и так далее…
— Не переживай: надо будет уехать, поедешь со мной.
— А если мамаша станет возражать?
— Она и не заметит. А если и заметит, искать не станет.
Он сидел рядом со мной. Вырос на целых десять сантиметров за лето, но все равно маленький для своего возраста. Такой хрупкий, точно сделан из стекла или чего-то такого… и я вспомнила точно по минутам или по часам, как он рос. С момента, как я учила его ходить, хотя сама была еще от горшка два вершка, годы в городе, а потом в Скугсторпе, где я защищала его, утешала, помогала с уроками, ободряла. Одним словом, старалась сделать его жизнь более или менее сносной. Но всегда есть начало и есть конец… у каждой истории есть начало и есть конец.
— Как же мы так можем — просто взять и уехать? А на что мы будем жить?
— Найдем работу.
— Мне же еще и тринадцати нет. Мне запрещено работать.
— Скажем, что ты старше.
— Наклеим бороду и подделаем паспорт?
— Что-то в этом роде.
В эту игру мы играли с незапамятных времен. Когда дома становилось совсем уж невыносимо, мы запирались в моей комнате, залезали с карманным фонариком под кровать, и Роберт начинал спрашивать. А я отвечала. Что-то вроде сказки о счастливом будущем.
— И где мы будем жить?
— В городе. Далеко-далеко отсюда.
— Я не люблю город. Лучше в деревне.
— Тогда в деревне. Там, где никто не будет знать, кто мы такие, откуда взялись и как нас зовут. Даже мамаша с папашей, если они ни с того ни сего начнут нас искать. Это будет совсем другая история. Скажем, что приехали с цирком, нам плохо платили и мы убежали. Придумаем себе новые имена.
— А где мы будем жить? В доме или в квартире?
— На старом хуторе, как профессор.