Военачальник
Шрифт:
Император был очень падок на женщин и на экзотику, это великолепно знала Даранисса, посылая к его двору свою четвероюродную правнучатую племянницу Данрику. Но кроме того, он был в высшей степени осторожным. Десять провалившихся мятежей и восемнадцать покушений научили его очень настороженно относиться ко всем новым людям в своем окружении. Особенно после того, как молодая жена одного из родовитых дворян, нырнувшая в его постель и ублажавшая со всем пылом южного темперамента, попыталась воткнуть ему в сердце нож для разрезания фруктов.
Благо нож оказался из тонкого серебра и согнулся при ударе
Ее муж и ее родственники тоже ничего не смогли сказать – даже когда им надрезали кожу на поясе и содрали вверх, до шеи, завязав над головой страшным кровавым цветком. Их имущество перешло в казну императора, но он был недоволен, так как не знал, кто и зачем нацелил эту девицу на него.
Тут не могло быть двух мнений – женщину подвергли ментальной обработке и отправили, как самонаводящуюся стрелу, чтобы убить Аританога. В связи с такими событиями он не менее месяца присматривался к послу Аштарата, снедаемый желаниями и распаляемый ее улыбками и игривыми позами. Наконец в очередной раз, на пиру по случаю Праздника летнего солнцестояния, посмотрев, как она сидит за столом, как бы невзначай согнув в колене идеальную мраморную ногу и совершенно «случайно» поглаживая напрягшийся сосок, император решил: «Хватит! Если я не трахну эту бабу, то или с ума сойду, или перестану быть мужчиной. Органы от напряжения лопнут, как перезрелый плод под копытом лошади».
Он прислал Данрике приглашение, в котором недвусмысленно предлагал ей прийти во дворец вечерней порой, чтобы обсудить нюансы взаимоотношений между Викантией и Аштаратом, разделить вечернюю трапезу, а заодно полюбоваться закатом и ночным небом. Так император в изысканных выражениях сообщал, что ей предстоит стоять на четвереньках, глядя на садящееся в море солнце, или лежать на спине, на террасе, всматриваясь в ночное небо, пока он пыхтит, пытаясь ввести свой вялый отросток, возбудить который в состоянии только множественный прием специальных лекарств. Эти подробности тоже донесли шпионы, которыми Даранисса наводнила Викантию.
Чувствовать возбуждение при виде красивой женщины – это одно, а вот заставить свое тело работать, если ты его изнуряешь тяжелыми обедами и алкогольно-наркотическим дурманом, – это совсем другое.
Данрика была магом. Очень сильным магом. Такие встречаются нечасто даже в Аштарате, славящемся своими менталистами. Она принадлежала к тому же роду, что и Даранисса, и была почти равна ей по силе – именно почти, иначе сама бы захватила трон этой паучихи и низвергла бы ее на положение рабыни.
Увы, низвергнута была она, а не Даранисса, и ее мозг, как и мозги всех приближенных к трону, подчинялся Великой матери.
Данрика была направлена с одной целью – простой и ясной – захватить мозг императора и управлять им так, как нужно хозяйке. Зачем завоевывать страны и тратить средства, терять своих воинов, когда можно это сделать, просто оккупировав мозг главного в этой стране? А потом через него издавать те указы, которые тебе нужны, творить в этой стране все, что тебе захочется,
Это ли не высшее наслаждение – оставаться в тени, дергая за ниточки могущественнейших властителей мира? Что толку в пустом поклонении какому-то истукану, когда кто-то, стоящий за его спиной, в любой момент может опрокинуть его на землю и попрать ногами!
Вся штука заключалась в том, что Данрика никак не могла подобраться к императору ближе чем на семь метров, а это было слишком далеко для ментального воздействия. Неизвестно почему, но наибольшая эффективность захвата получалась с расстояния не более полуметра от объекта, а лучше всего выходило, когда менталист налагал руки на свою жертву, брал ее за голову. Что оставалось магине? Только позволить толстому борову забраться на свое мраморное тело… и не только «на», но и «в».
На столике у стены, на золотом подносе со сценами совокуплений и жертвоприношений, появился свиток с печатью Великой матери, и Данрика осторожно, будто брала в руки ядовитого паука, взяла пергамент и развернула.
Там стояло одно слово: «Торопись!»
Данрика в ярости скомкала послание и выругалась площадной бранью. Ее прекрасное лицо исказилось, как у Медузы Горгоны, и она представила себе, будто отрезает груди у Дараниссы, потом сажает ту на кол… Последнее, что она увидела в своем сознании, накрытом волной безумной боли, отключившей разум, это были струйки крови, текущие по стройным ногам Великой матери, дергающейся на колу в бессильной попытке освободиться или поскорее умереть.
Очнулась она минут через сорок и выругала себя за несдержанность – любая мысль о том, чтобы причинить вред Дараниссе, сопровождалась невыносимой болью, и Данрика подозревала, что одно из таких мечтаний может закончиться ее гибелью – каждый последующий приступ боли был все более и более длительным, а пробуждение далеким.
Вот и сейчас она пролежала в обмороке не менее получаса, так что времени, чтобы подготовиться к постельным утехам с императором, оставалось все меньше.
Данрика думала иногда, зачем Даранисса оставила ей эту возможность – мечтать о том, как она убьет, растерзает свою хозяйку, и пришла к выводу: это было сделано специально, чтобы рабыня знала, что с ней происходит, мечтала об освобождении, но ничего не могла сделать, умирая от боли. Это ли не наслаждение, представлять, как рабыня мучается в судорожных болевых спазмах, не имея возможности что-то изменить? Данрика понимала ее, так как сама была точно такой же и не упустила бы возможности помучить свою рабыню, что она частенько и делала.
Закончив макияж, девушка встала, посмотрела на себя в большую полированную медную пластину, повернулась вокруг, взметнув рубаху, обнажившую крепкие ягодицы, плоский живот и торчащую вперед грудь, огладила бедра и приказала слуге, дежурившему за дверью:
– Паланкин мне! Да скорее, собаки, а то я с вас шкуры спущу!
Слуга бросился бежать – угроза хозяйки была совсем не фигуральной, неделю назад она лично содрала кожу со слуги, который, споткнувшись, облил холодным соком ее спину так, что магиня взвизгнула от неожиданности и покрылась мурашками.